– Я вас прекрасно понимаю, Василий, – улыбнулся Бунин, – для нас все произошедшее после 22 июня тоже стало большой неожиданностью и чудом. И мы тоже никак не подозревали, что сумеем встретиться со своими потомками и узнать о том, как они оценивают нас и наши дела и поступки.

– Вы знаете, Иван Алексеевич, – задумчиво произнес российский журналист, – для нас, жителей России XXI века, 22 июня 1941 года является сакральной датой. В этот день началась самая страшная война в истории России. В тот день враг напал на наш народ, и то, что мы выстояли – есть самое великое чудо на свете. Да, мы отринули советскую идеологию, марксизм-ленинизм и прочее идеологическое обрамление той эпохи по причине их полной несостоятельности. Но, в любом случае, этот период остается частью нашей истории, а СССР – одной из форм существования Великой России.

– Ну и каша у вас в головах там, в будущем, господин Соломин, – развел руками Бунин, – Впрочем, такой взгляд на жизнь и историю тоже имеет право на существование. Скажите, а как ваш народ – или население-электорат, если у вас там демократия – восприняло саму идею помочь своим потомкам отразить германское вторжение, и что при этом для них главное – победа и политический выигрыш для страны или же родственные чувства к своим предкам?

– Народ, – ответил корреспондент из будущего, – процентов на девяносто отнесся к этой идее сугубо положительно. Девяти процентам было все равно, и только один процент выступил категорически против. Впрочем, этих несогласных никто не репрессирует, а на их вопли стараются просто не обращать внимание. По этому вопросу, слава Богу, в обществе существует твердый консенсус, и не тому самому, одному проценту, его разрушить. Главнее тут, скорее всего, родственные чувства, а все остальное является сопутствующим товаром. Наши солдаты, вступив в эту войну, спасли миллионы русских – да и не только русских – жизней, позволив людям, погибшим в нашей истории, вырасти в мире и спокойствии, жениться, родить и воспитать детей. Это благое дело. Мы точно так же относимся и к жертвам обеих революций и Гражданской войны. Но туда нам, к сожалению, не дотянуться. Увы.

– А почему, – поинтересовался Бунин, – слишком далеко по времени?

– Да нет, Иван Алексеевич, – ответил корреспондент, – когда мне на инструктаже объясняли принцип действия установки, то сказали, что она работает через своего рода щели в мироздании. И чем дальше в прошлое, тем реже эти щели расположены. Ближайшая дверь после вашего времени – это времена императора Николая Палыча. Так что все, что связано с Русско-японской войной, Первой мировой, революциями и Гражданской войной, находится в мертвом пространстве и недоступно нашему влиянию.

– Жаль, очень жаль, – покачал головой Бунин, – а я-то надеялся… Но давайте предоставим прошлое прошлому и поговорим о настоящем. Скажите, что бы вы хотели от меня узнать? Ведь обычно журналисты такие любопытные, а в данном случае я задаю вам больше вопросов, чем вы мне.

– Так это вполне естественно, – кивнул Соломин, – я о вашем времени достаточно начитан и пусть оно мне и не родное, но я в нем свободно ориентируюсь, в то время как наш мир для вас полностью «терра инкогнита», и вы, естественно, желаете знать, что собой представляет это белое пятно на исторической карте. Кроме того, по содержанию ваших вопросов и тону, которым они заданы, интонациям голоса и выражению лица я довольно точно могу определить, что вас интересует, радует и печалит, и к чему вы стремитесь.

– Очень интересно, – сказал Бунин, как-то растерянно улыбнувшись, – вы все больше и больше меня удивляете. Хотел бы я собственными глазами увидеть вашу забарьерную Россию и посмотреть, как там все изменилось за сто лет с того момента, как мы покинули родную землю. Но, к сожалению, это невозможно…