– Может чем-нибудь помочь?

Мадди ловко сняла три блинчика со сковородки и посмотрела в кувшин: много ли там осталось сиропа.

– О-о, ты не могла бы сходить к Грейси в ее коттедж и попросить у нее немного домашнего черничного сиропа? Я уже позвонила ей и попросила поделиться. Я просто сгораю от желания попробовать ее сироп.

Митч шутливо похлопал ее по плоскому животу:

– Гм, сгораешь от желания? Что ж ты мне ничего не сказала?

– Не остри! – Она шлепнула его по руке.

Шарлотта подняла глаза, отрываясь от журнала.

– Только не говорите, что пока не собираетесь иметь детей?

Сесили была потрясена и почти шокирована: нескромный вопрос, заданный ее всегда тактичной матерью, стал для нее полной неожиданностью.

– Мама, сейчас не совсем удобно говорить об этом.

Шарлотта с поистине с королевским величием приподняла бровь.

– Да? А мне, думаете, приятно выслушивать ваши обещания насчет внуков? Мне уже немало лет, как знать, может быть, я не успею им порадоваться.

Сами слова, как и серьезный тон матери, больно задели Сесили. Неужели Шарлотта, потеряв надежду, решила, что у нее, ее дочери, никогда не будет детей? Хотя разве не сама Сесили была виновата в этом? Разве не она твердила все время, что ее интересуют только карьера политика и ничто, кроме карьеры, не позволяя себе даже намека на семейное счастье. Что ж тут удивительного, если Шарлотта махнула на нее рукой? Тем не менее Сесили обиделась.

Как было приятно думать, что она вся такая правильная, добропорядочная, а тут все выходило иначе. Сесили неохотно, но все-таки признала, что ревнует, пусть не очень сильно, но ревнует.

Мадди рассмеялась и взмахнула рукой.

– Нет-нет, мы хотим иметь детей, но не сейчас. Ведь мы даже еще не поженились.

– Но ведь вскоре поженитесь, – резонно заметила Шарлотта. – Зачем тянуть, Митчу уже стукнуло тридцать четыре.

– Не волнуйся, она скоро забеременеет. Я позабочусь об этом, – отозвался Митч.

– Звучит легкомысленно и грубо, – осадила его Шарлотта.

– Не я начал этот разговор, – добродушно произнес Митч; сама интонация, как и его непринужденное поведение не могли не привлечь внимание Сесили. Атмосфера общего взаимопонимания, родственной близости окружала их, в то время как она утратила это чувство общности.

Домашняя, семейная атмосфера несколько раздражала расшатанные нервы Сесили. Если она пришлась здесь не ко двору, ну что ж, в таком случае она уйдет, ведь у нее есть благовидный предлог.

– Я с удовольствием схожу за сиропом. – Сесили взяла из рук Мадди кувшинчик, на самом дне которого плескался сироп.

Мадди просияла от радости:

– Ой, спасибо. Что ты будешь делать сегодня?

– Пока не знаю, – ответила Сесили. У нее напрочь пропало желание заниматься предвыборной кампанией. Сидеть в спальне в одиночестве и что-то набивать на компьютере – такая грустная перспектива, вызвавшая у нее ассоциацию с одним из девяти кругов ада Данте. Ей вдруг все это показалось настолько ужасным и скучным, что она мысленно послала все к черту.

Как это ни удивительно, но сейчас ей казалось, что нет на свете занятия скучнее и неинтереснее, чем предвыборная кампания. Мысль очень странная, почти крамольная. Сесили считала себя, причем совершенно справедливо, трудоголиком. Работала она много и с удовольствием, всегда планируя отдых таким образом, чтобы и во время него не спеша проработать тот или иной вопрос. Откуда же такая неохота, почти лень?!

Почему раньше, как только речь заходила о чем-нибудь, что необходимо было сделать, ее сознание включалось автоматически, и она с рвением принималась за дело? Выполняя разные отцовские поручения, она не только изучила политическую кухню, но и отточила необходимые навыки, так почему же теперь, когда Сесили работала на себя и для себя, она ничего не могла делать? Куда подевались ее деловые качества, собственное видение ситуации, проницательность?