– Понимаешь, вихрун? – говорил ему Лёли, расплываясь в улыбке, как подтаявшее масло. Упрямый, педантичный перфекционист, резкий и непримиримый к чужой глупости и невежеству и в то же время заботливый, внимательный, полный любви и доброты, изысканный и утончённый, с совершенным чувством прекрасного, одновременно мужественный и хрупкий, сильный и ранимый, скрупулёзный и щедрый. Беспощадный критик себя и других и тут же всё понимающий и всепрощающий. Великолепный знаток и ценитель балета, классической и джазовой музыки. О, сколько удивительных шедевров открыл для себя Лёли благодаря Ели. Как же подолгу и с упоеньем они гуляли по паркам и скверам обожаемой Ели Вены, под звон трамвайчиков, между скамеек и кустов роз.

А потом они бродили по почти забытой Москве и её бульварам с Духом Рождества. Он слушал, как Лёли вопил от восторга после спектакля «Служанки» Виктюка, и смеялся, когда тот урча уплетал пирог с кроликом в «Штолле». «А вот здесь поверни направо и посмотри наверх. Видишь тот дом, стены которого сплошь из удивительных зверей? Вот там, если спуститься по трем лесенкам вниз, будет мой любимый старый нотный магазинчик…». И дальше следовали всё новые и новые удивительные истории, и казалось, что им нет и не может быть конца. Дух Рождества был тот ещё Шахерезад, только прекрасней, умней и горячей во сто крат.

Как рассказать о любви? Как описать счастье? Нет и не придумано таких слов, и для всех они будут разные. Лёли любил Дух Рождества, своего Рожди. Их встречи на окне сводили с ума. «И ты отвечала: ещё бы! И как мы заплакали оба, как вскрикнула жизнь на лету[7]». Бархатные мурлыкания Рожди пьянили и горячили всех без исключения окружающих, всё пахло сексом и превращалось в секс. Любое, самое невинное, слово одурманивало так, что изменяло саму бытность сознания. Красота, интеллект, страсть, юмор и секс, каждый дюйм роскошного мускулистого тела как произведение искусства, – Рожди был создан сияющей звездой, он – Творец.

Лёли впервые с ним ощутил, что от смеха живот может действительно надорваться и лопнуть. Однажды его занесло на концерт какого-то стихоплёта, который что-то патетически декламировал. Лёли старательно строчил сообщения Рожди, и тот буйствовал. «Это пытка. Тебя пытают. Отползай. Где ты? Мы тебя теряем! Скорую! Он уже начал про Элли и Тотошку? Это будет гибель, отмучался наш попугай Флобер. А если идёт снег, то Божечка размораживает холодильник!..» Лёли давился смехом, пунцовел, не слышал и половины стихов в тот вечер, еле дотянул до антракта и сбежал, всхрюкивая и утирая слёзы. Утром истории и лекции, вечером – смех, ночью – секс. Оо, искусством доводить до исступления Рожди владел виртуозно и мастерски, накаливая градус и дирижируя захлестывающими тебя волнами.

Случайно познакомившись, они быстро подружились. Сначала в окно тёмной комнатки, где прятался ото всех Лёли, заглянул, хитро прищурившись одним глазом, Дух Рождества, и они стали болтать и ржать до упаду. Потом ревниво подтянулся Ели. Лёли даже и смотреть не думал в сторону этого неземного красавца-божества, высокомерного перфекциониста и максималиста. Однако Рожди слишком много времени проводил в этом оконце, и Ели решил педантично выяснить, что тут происходит. Расчленить и разложить, расставить по своим местам, как чашки в его шкафу, повернутые все ручками в одну сторону. Но Лёли как-то плохо вертелся, да ещё и раз за разом разворачивался, стоило только Ели отвернуться от него. Тот упрямо сопел и вертел обратно. На самом деле Лёли страшно шугался Ели и ныкался по углам (можно даже сказать ссался, одновременно от страха и восторга). Ели с упорством и ловкостью маньяка обходил одни флажки за другими и подбирался всё глубже и ближе. Иногда Лёли чувствовал себя подопытным хомячком или подготовленной для препарирования лягушкой, а то и разложенной для жарки курицей на противне. Кхм, что-что, а жарить Ели умел. И ещё как.