В час дня всё кончено. Истерзанные неприятельские шлюпки и катера добираются, наконец, до своих кораблей, и те отходят от берега на расстояние почти трёх километров. Среди убитых наши солдаты находят тело командира десанта, в результате боя захватывается множество ружей и холодного оружия, семь офицерских сабель и самый главный трофей – знамя английского Гибралтарского полка морской пехоты[354], выброшенное волной на берег на следующий день[355]. В плену оказываются всего четыре человека[356]. Захоронение погибших – как своих, так и чужих – начинается практически сразу. По англо-французским сведениям, в этом беспримерном бою их потери составили 209 человек. Пятьдесят два были убиты (по 26 у каждого из союзников) и 157 ранено (79 англичан и 78 французов)[357]. По нашим данным, это число составило более трёхсот[358], а некоторые источники даже приводят цифру, равную семистам[359]. Потери защитников Петропавловска составили 34 человека[360]. Непосредственно в бою не погиб ни один русский офицер. Город празднует победу.

25 августа от неприятельской эскадры отделяется «Вираго» и, таща за собою три небольших судна, направляется к тому месту, где ранее союзники похоронили адмирала Прайса. Англичане и французы отдают последние почести своим погибшим товарищам, предавая их земле недалеко от их бывшего главнокомандующего. Вплоть до глубокой ночи с моря опять доносится стук работ – заделываются пробоины, исправляются повреждения, нанесённые русской артиллерией. В таких же трудах проходит и следующий день, потом ещё один.

И вот 28 августа, в половине восьмого утра союзная эскадра начинает поднимать якоря и ставить паруса. Работа идёт медленно и как-то неряшливо: сказывается большая потеря в людях. Так или иначе, вскоре неприятель скрывается за горизонтом (по пути, правда, он захватывает и сжигает небольшой русский корабль «Ана́дырь» и уводит в плен наше гражданское судно «Си́тха»). А в Петропавловске начинается уже настоящий праздник. Прежде всего, конечно же, в главном соборе города служится благодарственный молебен, а потом начинается то, что сегодня мы бы назвали народными гуляньями. Генерал-майор Завойко лично обходит все казармы, благодарит гарнизон за героизм, выпивает в каждом месте по чарке водки – за царя и за души погибших – и приглашает офицеров к себе на обед. Как же непохож он на тот, что был у главнокомандующего одиннадцать дней назад! Тосты следуют один за другим, алкоголь льётся рекой, все смеются, поздравляют друг друга, обнимаются, целуются. А на улицах простой народ веселится так, что вскоре «пьяницы валялись по канавам и кустам»[361]. Ничего хорошего в этом, конечно же, нет, но ведь люди радовались не только своей победе, но и тому, что остались в живых. Так что Бог им судья.

В Санкт-Петербург новость об успешном отражении двух вражеских штурмов приходит лишь в конце ноября. Привозит её один из героев петропавловской обороны лейтенант Дмитрий Максутов, который тут же получает очередное воинское звание капитан-лейтенанта, 1 декабря – орден Святого Владимира 4-й степени с бантом, а к концу года и драгоценный для каждого военного орден Святого Георгия 4-й степени[362]. (Завойко награждается орденом Святого Георгия 3-й степени[363].)

В Лондоне же с Парижем камчатский провал встречается с нескрываемым раздражением. Никто из англичан – участников этой экспедиции никаких знаков отличий не получает, а во Франции всех собак вешают на контр-адмирала Фебврье-Депуанта. Он, служивший родине до фиаско под Петропавловском совершенно безупречно, слава Богу, этого не слышит. Французский командующий заболевает вскоре после ухода с Камчатки и 5 марта 1855 года умирает на борту своего корабля недалеко от берегов Перу. Так что Петропавловск по зловещему стечению обстоятельств забирает жизнь и британского адмирала, и французского.