Наступает «роковой»[319], как назовут его потом защитники Петропавловска, день 20 августа – хотя роковым он станет, скорее, для союзников. Ещё с ночи русские наблюдают частые сигналы, которыми обмениваются вражеские корабли, видят, что идёт промер глубин, и вот в шесть утра неприятель начинает поднимать якоря. К девяти англо-французская эскадра выстраивается в боевой порядок на расстоянии пушечного выстрела от Сигнальной батареи. В центре – «Вираго», слева от него – «Президент», справа – французский флагман фрегат «Форт» («Forte») и за ним – английский «Пик» («Picque»). Два остальных корабля (французские корвет[320] «Эвридика» /«Eurydice»/ и посыльное судно[321] «Облигадо́» /«Obligado»/) стоят поодаль. В пять минут десятого сражение начинает батарея № 4 – та самая, которую днём раньше враг вроде бы «захватил». Тут же отвечают союзники, подключаются прочие береговые орудия, и бал начинает править смерть. Следует подчеркнуть, что для защитников Петропавловска (за исключением, пожалуй, Завойко) это был первый в их жизни бой.

Основной огонь неприятель сосредотачивает на Сигнальной батарее, наиболее выдвинутой вперёд. Губернатор находится именно на ней, лично руководит огнём и, как пишет свидетель того боя, «каждый из её выстрелов шёл в дело»[322]. Сильно достаётся и пятиорудийной батарее № 7, справа от Сигнальной, если смотреть со стороны побережья (она обозначена на схеме ниже), куда неприятель намеревается высадить десант. Довольно быстро оказывается сбитой четвёртая батарея, в десять утра замолкает Сигнальная, через полчаса – седьмая. Разрушения там везде ужасающие: на седьмой основания орудий засыпаны землёй до колёс, сами пушки почти все повреждены, из 49 человек[323] в строю остаются тридцать[324]. К тому же неприятель приступает здесь к высадке десанта в шестьсот человек[325]. На второй батарее ущерб не меньше, её командир лейтенант Пётр Гаврилов (ему сорок лет, и в этом звании он до сих пор во многом потому, что родился в простой солдатской семье[326], а с таким происхождением продвигаться по службе в аристократической царской России было очень непросто) ранен в голову и в ногу, но своего поста не покидает. Так же туго вскоре приходится и Дмитрию Максутову. Он потом вспоминал: «/…/ неприятель /…/ весь свой огонь направил на мою батарею. Мы начали пальбу орудиями, и я лично наблюдал за каждым выстрелом, так как зарядов у нас было мало и порох нужно было беречь. Но скоро начался такой ад, что от дыма и пыли в двух шагах ничего не было видно, и потому, спрятав людей за бру́ствером[327], я прекратил пальбу и ходил по батарее, наблюдая за неприятелем, и, чуть только он показывался, снова начиналась пальба орудиями»[328].

Первым начинают отход защитники седьмой батареи – но отступление вновь идёт в соответствии с заранее полученным приказом и без паники, как и положено в дисциплинированной армии. Орудия успевают заклепать, хотя буквально через несколько минут на укрепление врываются французы и с восторженными криками поднимают над ним свой государственный флаг. Но тут происходит непредвиденное: английский пароход «Вираго» влепляет прямо в самый центр батареи мощную бомбу, которая наносит им урон тем более страшный, что причинили его свои. Воспользовавшись суматохой французов, по ним начинают бить «Аврора» и «Двина», а тут подтягиваются и русские резервы, в том числе матросы с «Авроры», и с криком «Ура!» начинают яростное наступление на врага, несмотря на то что наших почти в четыре раза (!) меньше[329]. Опешивший неприятель начинает стремительное отступление к берегу, более похожее на бегство: наши контратакующие войска просто не могут его догнать и когда сами достигают моря, все французы уже сидят в шлюпках, изо всех сил гребут к своим кораблям и находятся так далеко, что даже оружейный выстрел их не достаёт