Вот они и накатали след, на который мы быстро выбираемся.

Лыжи отлично скользят, впереди Сашка, я за ним, Вовка замыкающий.

Когда наша улица, с поднимающимися вверх белыми столбами дыма над крышами остается позади, мы прибавляем ходу и, сопя носами, вразмашку машем палками.

Вскоре Вовка отстает, а мы с Сашкой мчимся наперегонки.

Примерно через километр останавливаемся у заснеженной воронки, откуда торчит здоровенный куст шиповника, стягиваем с рук варежки и лакомимся его ягодами, выплевывая изо рта косточки.

Чуть позже к нам присоединяется Вовка.

Погода, между тем, на глазах меняется: небо становится ясней и выше, в нем проглядывает серебристый диск солнца.

– А мороз – то, того, вроде отпускает, – говорю я.

– Ну да, – щурится вверх Сашка. – Едем дальше.

Он первым берет в руки палки, сходит с наезженной колеи в пушистый снег, и торит дорогу в сторону виднеющегося впереди кургана.

Мы с Вовкой скрипим лыжами за ним, продвижение замедляется.

Но вот и конечная цель, останавливаемся у подножия. Осматриваемся.

Курган в десяток метров высотой, с железной треногой на верхушке, слева пологий, уходящий вдаль, склон, переходящий в заснеженную равнину.

Посередине ее школьный сад, с заиндевелыми деревьями, за ним просматривается одинокий хутор. С его островерхих крыш в небо тоже поднимаются дымки. Как на нашей улице.

– Ну что, айда наверх? – оборачивается к нам Сашка.

– Айда, – отвечаю я, и мы, раскорячив лыжи углом, взбираемся на курган.

Оттуда обзор еще шире.

Метрах в двухстах за ним высится массив водокачки и домик смотрителя, а вдали чуть просматривается Мазуровская балка.

Я первый, – говорит Сашка, поправив крепления, вслед за чем отталкивается палками и, пригнувшись, несется по склону вниз. В сторону сада. За ним поднимается снежная пороша.

Через пару сотен метров движение замедляется, Сашка останавливается и машет нам рукой, – давай следующий!

Я ступаю в оставленный им след, и тоже мчусь вниз, в ушах свистит ветер. Лыжня удлиняется еще, последним съезжает Вовка.

Около часа мы поочередно скатываемся вниз, хохоча от избытка ощущений.

К этому располагает и ставшее голубым небо, с висящим в нем солнцем, нестерпимый блеск снега, а также пахнущий антоновкой воздух.

– А может мотнемся на Кухарев бугор? – предлагает после очередного спуска Сашка.

– Мотнемся, – соглашаемся мы с Вовкой.

Снова выстроившись по ранжиру, скрипим лыжами по белой целине в сторону школьного сада.

Первые деревья в нем сажали еще наши деды с бабушками, потом родители, а прошлой весной и мы. Вроде как традиция. Сад будь здоров, несколько гектаров, летом и осенью в нем полно яблок с грушами и слив, которыми все лакомятся.

Миновав сад, принимаем чуть вправо и, минуя опушенные инеем кусты терна, в которых прыгают синицы, спугиваем зайца.

Он выскакивает из-под ног Сашки и в снежной пороше катится в сторону Мазуровской балки.

–Улю-лю! – вопим мы вслед ушастому, а когда он исчезаем, двигаем дальше.

Спустя полчаса достигаем бугра, который с нашей стороны является фактически плоскогорьем. А вот с другой, за ним, уходящая далеко вниз, обширная пологая долина. Слева, в туманной дымке, на ее склоне просматриваются окраинные поселковые дома, а справа каменное, с выходами плитняка, глубокое ущелье.

Мы берем курс к центру и вскоре останавливаемся на склоне.

Там несколько минут осматриваемся, прикидывая, где удобней спуск, затем Сашка отталкивается палками и, пригибаясь, несется вниз.

– Ш-ш-ш, – искрится за ним снежная пыль.

Подождав, когда он спустится, я поправляю шапку и делаю шаг вперед. В ушах свистит ветер, – хорошо! Ощущение полета.