Чинно и не спеша они исчезают за высокими воротами, откуда проходят в дом. Мы незаметно шмыгаем следом.

Из застекленной веранды с геранями попадаем в темный коридор, оттуда на кухню, а из нее в просторную, с тремя окнами, горницу.

Вдоль нее у стен – на диване, стульях и табуретках уже сидят, тихо переговариваясь, взрослые.

Мы устраиваемся на крашеном полу сбоку в углу и пялимся на стоящий в другом конце горницы на комоде, ящик.

Он небольшой, отсвечивает лаком, со стеклянным окошком впереди и черными, по бокам, рукоятками. Сашка и я уже знаем, что ящик зовется телевизором, но как он делает кино, не понимаем.

– Ну, давай, Виктор, начинай, – разгладив усы, говорит дед Егор, стоящему у комода одному из моих дядей.

– Даю, батя, – отвечает тот, кивая курчавым чубом.

Затем щелкает крайней рукояткой, окошко загорается матовым светом, а потом оттуда выплывает молодое женское лицо, шевелящее губами.

– Вот это да, – шепчет мне Сашка. – Как живая.

Дядя, между тем, чуть вращает вторую, и горницу заполняет мелодичный голос.

– …а теперь вашему вниманию предлагается художественный фильм «Чапаев», -певуче говорит тетка из окошка.

Вслед за этим исчезает, а вместо нее возникают буквы и музыка.

Буквы ползут вниз и меняются, музыка затихает, и теперь по степи со звоном несется тачанка.

– Ух ты, – переглядываемся мы и замираем.

Тачанка проносится к реке, от которой убегают солдаты, и встает у тех на пути.

– Стой! Куда?! – грозно встает на ней усатый, в папахе дядька.

– Василий Иваныч, чехи с хутора выбили,– отвечает один

– А винтовка твоя где?

– Там.

– Айда! – и все бегут за тачанкой назад. Только пятки сверкают.

Мы завороженно глядим в окошко, взрослые тоже.

Все время, пока идет кино, в горнице тишина, публика внимает.

Когда же оно заканчивается, женщины утирают платочками глаза, а мужчины хмурятся и крякают.

Нам тоже жаль Василия Ивановича.

Потом в окошке возникает круг с квадратами по сторонам, дядя Витя говорит «все», щелкая рукояткой, после чего окошко гаснет.

Все не торопясь выходят из дома во двор, мы последние.

Над головами мерцают россыпи звезд, где-то в садах цокает соловей, вкусно пахнет сиренью.

Женщины расходятся по домам, а мужчины усаживаются на крыльцо и длинную скамейку у веранды.

После чего все закуривают, несколько минут молчат, а затем обсуждают фильм. И одного из его героев – Еланя.

Оказывается после Гражданской войны, он жил в нашем поселке. Который зовется Рудник Краснополье.

– Геройский, Павло был человек, – говорит, пуская вверх дым, дед Егор.

– Это да, – соглашается дед Левка. – Теперь таких нету.

Дед Никита, задумавшись, молчит. В Гражданскую он был кавалеристом.

Чуть позже, я возвращаюсь с отцом домой.

Под впечатлением от просмотра.

С тех пор прошло много лет.

Но хорошо помню тот первый «КВН» и увиденный по нему фильм. На улице моего детства.


Первый раз


Погожее сентябрьское утро, рассеянные лучи солнца сквозь садовую листву, росчерки перистых облаков в высоком небе.

Стою во дворе и жду маму.

На мне военного образца фуражка с лаковым козырьком, стального цвета гимнастерка и отутюженные штаны, на ногах черные ботинки. А в руке дерматиновый портфель. Там букварь, карандаши, счетные палочки и тетрадки.

Рядом, сидит друг Дозор, и все это с интересом рассматривает.

Меня сейчас поведут в школу, а его нет. Собакам учиться не положено.

Затем на крыльце появляется мама, в красивом бордовом платье и с букетов георгинов в руках, спускается по ступеням.

– Ну что, пойдем сынок?

– Ага, – говорю я, после чего Дозор остается во дворе, а мы выходим за ворота.

Вдоль них длинная, в два конца улица, с высокими деревьями у заборов.