– Знаю. – На миг лицо Финна омрачилось. Нахлынули воспоминания об одной из этих женщин… Несомненно, это была мать Джо, которой их связь стоила жизни.

– Начни заново, – сказал Дункан. – С этого дня старайся вести себя достойно. Таким образом ты сможешь избежать сожалений. Я же вижу, что ты сожалеешь. Не так ли?

Финн поднял голову.

– Да, конечно. – Он смущенно улыбнулся.

Дункан не сводил с него пристального взгляда.

– Если ты раскаиваешься и намерен измениться, я тебе помогу. Но если нет – Боже тебя сохрани, потому что я не дурак и больше не стану терпеть твое недостойное поведение, если ты хочешь остаться в Англии.

– Хорошо, – сказал Финн, не пряча взгляда, и в душе Дункана затеплилась надежда.

Обстановка в карете немного разрядилась, и целый квартал они проехали в сочувственном молчании, но затем Финн, кажется, что-то вспомнил. Он подобрался, его лицо оживилось.

– Сегодня я видел старую подругу, леди Маршу Шервуд. Мне она всегда очень нравилась. Поразительно хороша собой.

Дункан сумел изобразить вежливое безразличие:

– Правда?

– Она была в «У Гантера» сегодня утром с двумя сестрами.

Это становилось интересным. Наверное, она решила погостить в семье подольше. Вчера она ясно заявила, что живет не в Лондоне и должна вернуться в школу. Дункан почувствовал, как забилось его сердце, хотя с чего бы это?

– Она сказала что-нибудь?

– Нет, ничего особенного. Но сегодня в «Уайтсе» я выяснил, что она была начальницей школы в Суррее и вчера получила отставку.

– Получила отставку?

– Да. Очевидно, не понравилась попечительнице школы, леди Эннис, которая нанесла визит в дом ее родителей на Гросвенор-сквер и запретила ей возвращаться в школу.

Должно быть, это произошло сразу после того, как Дункан ее встретил. Она казалась такой деловитой – деловитой и довольной своим положением и своей работой. Ему стало жаль бедняжку, но еще сильнее он разозлился – стало обидно за нее.

– Сегодня она едет на карточную вечеринку к лорду и леди Дэвис, – продолжал Финн. – Я сказал, что постараюсь увидеться с ней там. – Финн усмехнулся. – Видел бы ты, как она сидела над своим мороженым в «У Гантера». Роскошные волосы, чувственные губы. А грудь просто восхитительна. Навевает сладкие воспоминания.

– Прекрати говорить о ней так, будто она одна из твоих любовниц. Не забывай, что она леди. Прояви хоть какое-нибудь уважение.

Финн поправил кружево на манжете, закинул ногу на ногу, устроился поудобнее и уставился в окно. Должно быть, увидел там что-то крайне интересное.

Проклятие, у него был виноватый вид. Виноватый, черт возьми!

Дункан почувствовал, как встают дыбом волоски на затылке по мере того, как молчание становится нескончаемым.

– Ты же не посмел… Не так ли? – Его голос задрожал от волнения.

– Не посмел – что? – Финн снова посмотрел ему в лицо.

– Уложить ее.

В карете повисло тяжелое, мрачное молчание.

– Ну? – настаивал Дункан.

– Скажем, она была одной из тех женщин, о которых мне… приходится сожалеть, – признался Финн.

Дункан почувствовал, как в груди растет знакомый жар и закипает кровь. Бьется в нем, ищет выхода, сотрясает руки и ноги, туманит зрение, притупляет слух. То же самое ощущение, поразившее его, когда он узнал, что Финн соблазнил мать Джо. Но сейчас было еще хуже. Речь шла о девушке, которую доверили его опеке на время путешествия. Он должен был нести ответственность за нее!

Более того – эта девушка была настоящим сокровищем, воплощением совершенства во всех отношениях.

Теперь он все понял. Вот почему он бросился через улицу, наперерез телегам и каретам, чтобы догнать ее возле швейной мастерской. Почему впал в мрачность, когда она сказала, что ей безразлично, встретятся ли они снова. Она пробудила в нем что-то – но что именно, он не знал. Наверное, дело было в его мечтах о счастливой, правильно устроенной жизни.