– Ну, я вам покажу, вот только выпрошу у дядьки Василия ружьё, я вас найду, вот тогда узнаете, как нам дорогу переходить, мы ещё повстречаемся!

Феврусья тяжело разогнулась, её воспоминания сразу ушли куда-то так же неожиданно, как и появились.

– Что там у вас?

– Да сохачи прошли через дорогу, целое стадо, и прошли-то совсем недавно, наверное сегодня утром.

– Так что ж теперь, прошли, да прошли, сохатые нам не помеха, нам дальше идти нужно. Тут снова захныкала Ирка.

– Мама, у меня ноги совсем не идут, мне на них наступать больно.

– Потерпи доченька моя, сегодня нам ещё дойти нужно до охотничьей избушки, там и переночуем, а завтра уже к вечеру мы должны прийти к дядьке Василию в Суханово, вот там и отдохнём пару дней, твои ножки тоже отдохнут, наберутся силы.

– Мама, они у меня уже сейчас идти не хотят.

За неделю пути ночевали не только в охотничьих избушках, прошли деревни Безводный и Соломенниково, благо, что люди не отказывали, если негде было ночевать, то устраивались в бане, подтапливали печку и укладывались, где придётся. Сердобольные бабки, глядя на голодную большую семью, идущую очевидно в поисках лучшей доли на этой грешной земле, ещё и совали горбушку хлеба в дорогу и тихонько крестили их в след. В нартах было всё, что осталось от их хозяйства. При уходе из колхоза, новый его председатель Гущин, сильно отговаривал Феврусью от поспешных решений.

– Ну куда ты уходишь, ведь шесть ртов у тебя, как их прокормишь, и чем? Ещё год, два и мы окрепнем, война-то только два года как закончилась, мужики домой возвращаются, сейчас по всей России хозяйства подниматься будут. Две девки старшие у тебя здесь работают, мужика твоего Харлампия мы никогда не забудем, оставайся, не дадим с голоду помереть, сама работать будешь, сыновья уже подрастают, добрыми работниками станут, а ты их уводишь из колхоза. Сейчас главное до лета дотянуть, картошки мороженой вон ещё целая яма, бери хоть мешок, хоть два.

– Да поймите Вы, не могу я здесь больше оставаться. Здесь всё сделано его руками, абсолютно всё напоминает о нём, я так не могу больше, я дни и ночи плачу, всё его вспоминаю.

– Пойми Феврусья, не вернёшь его, похоронка пришла, живые свидетели есть, что ж теперь делать, не одна ты такая горемыка, тысячи женщин по всей стране потеряли своих мужей и остались вдовами, тяжело всем, не только тебе, кто выжил в этой войне, тому о жизни надо думать, детей поднимать, смирись с судьбой, тебе ради детей жить надо, вон младшему-то всего три года. А ты собралась с ними по тайге куда-то тащиться. Какая деревня там, где это, чем живут?

– Деревня Подбель, где-то недалеко от Енисея, рядом с посёлком Ворогово, я в тех местах и не бывала. А живут там своим трудом.

– Да не прожить тебе сейчас без колхоза своим трудом, едоков много, а рабочих рук слишком мало.

– На всё воля Божья.

Дал председатель с собой ячменя не много, да два мешка мороженой картошки. Больше и дать-то нечего было, уж сильно голодно было в Сушняках. Люди умирали целыми семьями и дома стояли с заколоченными окнами, как памятник тем суровым испытаниям, выпавших на людей в военные и послевоенные годы.

Никак не могла Феврусья Александровна смириться с потерей мужа. Не верила, или не хотела верить, что он погиб, некоторые годами воевали и остались живы, а он только ушёл и сразу же погиб в первом бою. Она с молодых лет любила его, неугомонного весельчака. Никогда он не обременял себя заботами о богатстве, наверно оттого, что сам был из бедной семьи и богатства никогда не видел, любил идти по жизни весело и беззаботно. Любил с девками погулять, иногда и дома не ночевал, только Феврусья не обращала на это никакого внимания, некогда было, всё время уходило на ребятишек и домашние дела. Да и любила она его и тянулась к нему, может потому, что сама по жизни была очень скромной, стеснительной, тихой и незаметной.