Спустя некоторое время друзья – товарищи уже сидели за столиком, под яблонькой, здесь же, в Михеевской ограде. Как водится, переодетые в чистое бельё, подтянутые, помолодевшие, будто приготовились к какому – то торжеству. Сидели напротив друг друга, молча, сидели, слушали всё ещё звучащий колокольный перезвон.

– Хорошо – блаженно улыбался Михей.

– Ага… – отозвался Кузьма.

Ну вот наконец отзвучала музыка перезвона, и воцарилась полная тишина, какая бывает только после грозы.

Эти два человека были больше чем друзья, они жизни спасали друг другу на фронте. А потому понимали всё без лишних слов.

Субботний банный день для стариков, это целый ритуал, отшлифованный годами, каждый знал свои действия в следующую минуту, и потому вскоре на столе появилась нехитрая закуска и, само собой их родная самогоночка, но, не коньяк.

Михей приговаривал:– Не, Кузечка, не, лучше твоей горилки, нет ничегошеньки во всём белом свете!

– Правильно, паря, правильно! – откликался живо Кузя. – И закусону, тоже, нетути, лучше чем нашенская, а не ентого, городского, нынешнего. На вид – то оно вроде и скусно, а съешь, как ошпаришься. – посмеивался Кузьма, потирая руки.

Так говорили старички тихонечко так, неторопливо, смакуя каждое слово, с пониманием дела.

– Чё – то на душе моей не покойно ноне, скребёт её голубушку чё – то… – выпустил клуб едкого дыма самосада Михей.

– Да вижу. – вздохнул понимающе Кузя. – Вижу, вижу, паря, вижу.

– Помирать ноне я буду, Кузечка, наверное… Время чую пришло… – буднично как – то проговорил Михей.

– Будя, солдат, будя за упокой – то!.. Ой… Все когда – то помрём, все! А помрём – так схоронят. А покуда живи коль живётся. Богу значится так угодно, коли, живы ишо!.. – хрипло укладывал слова в строчку Кузьма. – Ты вот что, наливай давай, наливай, да тащи эту свою, певунью – то – ободряюще смеясь, не давал киснуть Михею дружок.

– Да давай, слышь – кА, споём что ли нашу, эту… окопную, а?

И конечно вскоре в могучих руках Михея, точно детская игрушка, возникла гармонь, всхлипнув – вздохнув, она пропела проигрыш и полилась песня, тихая, не громкая, сердце теребящая…

Текст песни уж давно закончился, а гармошка всё пела и пела, никак не решаясь оборвать эту ниточку памяти с тем их прошлым. И стопочки – то полные заждались давно, и стол как – то по приуныл, поскучнел, а мужики были где – то там, далеко – далеко, на той их войне.

А утром следующего дня прикатила автолавка! Редчайшее надо сказать явление для деревушки. Да и прибыла как – то – нежданно – негаданно.

Никто, вроде и не ждал… Только стадо коров проводили, только, хлопнув бичом скрылся в облаке пыли пастух, и на тебе – праздник прибыл, автолавка!

Началась тут как обычно в такой ситуации суматоха, суета. Старухи забегали, заблажили… Кто – то почему – то занервничал, кто – то с дурру надел на себя чего получше как ему казалось. Нет были, конечно, и такие как например дед Михеев, никак не реагирующие на это событие – явление.

– Подумашь, тожа мне – первомай какой! – пыхал недовольно цигаркой Михей. – Эге, Кузя! Ты – то куда, дурья твоя голова!? – насмешливо бросил он на перез бегущему другу, фразу – «шлагбаум». – Куда говорю ломишься – то? А, чё забыл тама? – язвительно похохатывал в бороду дед Михей, сидя на своём привычном месте, на завалинке с утра пораньше.