Зеленые крыши принадлежали домам гномов и лепреконов и встречались гораздо реже прочих. Многие из них по-старинке предпочитали селиться поближе к холмам и горным массивам – и до «работы» рукой подать, как они сами любили шутить, и все же какое-никакое, а уединение. Как и пуки, они до сих пор жили кланово. Но несмотря на сохранившиеся традиции, некоторые гномы начинали обживать город и отправлять своих детей в школы наравне с другими сидами. Самые прогрессивные гномы и лепреконы занимали даже руководящие должности в городском совете и других комитетах.

В далеком прошлом многочисленные роды сидов предпочитали выделять себя еще и цветом своих колпаков. Но сейчас различие сохранились только в цвете крыш и редком употреблении таких выражениях, как «Он из синих колпаков», «Красноколпачник» и т.д.

Кое-где встречались дома с крышами серого невыразительного цвета. В них, как правило, обитали семьи других сидов, чья численность значительно уменьшилась в виду вырождения рода и внутренней вражды. К их числу относились кранды, чьи предки долгое время жили в лесах, обустраивая свои жилища прямо в дуплах древних дубов и тисов. Сейчас потомки этого славного рода Хранителей лесов потихоньку перебирались в город.

Еще были баньши. Но их уже много десятилетий никто не встречал. Поэтому род баньши постепенно стал считаться вымершим. Оно и к лучшему, потому что среди суеверных сидов встреча с баньши приравнивалась к несчастью. И Финн мог только догадываться почему.

От чего-то при мысли о баньши ему стало не по себе. Что-то смутно необъяснимое стало беспокоить его. Поэтому, Финн поторопился свернуть в переулок, где располагался его дом.

В сгустившейся темноте очертания дома едва различались. По тянувшейся через весь сад тусклой полоске света Финн догадался, что отец все еще работал в мастерской. Набрав в легкие побольше воздуха, он толкнул дверь в мастерскую и приготовился к неприятному разговору.

В мастерской никого не было. В камине горели поленья, освещая и согревая все помещение. Возле окна на рабочем столе отца стояла зажженная лампа, кое-где лежали остатки цветной материи, с воткнутыми в нее портняжьими иглами. В центре, ближе к камину, на небольшом постаменте возвышался железный сапог или, как еще его называл отец, сапожья лапа, – металлическая конструкция, имитирующая форму ноги. На ней отец обычно подбивал обувь, прибивал подметку.

Финн решил пройти на кухню, а потом заглянуть в комнату отца на втором этаже. Убедившись, что того нигде нет и на ходу перехватив пару кусочков холодного ужина, оставленного на кухонном столе, Финн спустился обратно в мастерскую. Удобно устроившись в рабочем кресле отца, он решил дождаться его здесь. Слушая, как трещат догорающие поленья в камине, Финн не заметил, как задремал.

«В роду твоего отца бытует легенда, о которой он не любит вспоминать, но я тебе расскажу ее, мой цыпленок, потому что она волшебная».

Мама заговорщицки склонилась к нему и чмокнула его в макушку. Они сидели в обнимку на кресле, и от нее приятно пахло цветами. Она любила их выращивать в своей оранжерее. Поговаривали, что сами эльфы завидовали их красоте. А он любил маму и считал ее красивее всех цветов в мире. Больше всего ему нравилось, когда она рассказывала о чем-то волшебном. Как сейчас.

– Волшебная-преволшебная? – уточнил маленький Финн.

–Волшебнее не бывает, – кивнула мама.

– Элиаф, дорогая, не стоит на ночь пугать малыша. – В комнату заглянул отец и по его сдвинутым бровям Финн догадался, что тот крайне не доволен. – Тем более это выдумки, которыми не стоит подкреплять и без того буйную фантазию нашего сына. Вчера старший О’Кроли жаловался, что Финн сильно напугал их сына рассказами о двуногих чудовищах из другого мира. Подумать только, двуногие чудовища… . это же надо придумать такое.