– П-простите меня, бога ради. Я… я не знал, что всё так… ужасно. Н-надеялся, что миссис Хардинг…

– Что, Винсент? Что ты думал? Что у неё всего парочка переломов и несколько царапин? И что через пару дней я заберу её домой?..

– Да. Наверное. По крайней мере, хотел на это надеяться.

Какая искренняя и почти детская непосредственность. И хрена с два наигранная. Причём не поймёшь из-за чего Винс переживал сейчас больше всего – из-за того, что миссис Хардинг уже ничего не спасёт и не вернёт обратно к полноценной жизни. Или же, наоборот, облегчённо вздыхал, ведь ей не придётся в своём нынешнем состоянии переживать большего наказания от своего больного на всю голову муженька.

Умопомрачительная дилемма. Сожалеть о двух, по сути, самых ужасных для человека вещах. Что же из них худшее?

А если бы она действительно отделалась только сильным испугом и парочкой переломов? Стал бы он сам ждать, когда у неё всё заживёт? Чтобы уже через два-три месяца вернуть её обратно в травматологию с новыми и более свежими переломами…

Твою мать! О чём он вообще думает, и откуда ему лезут в голову столь безумные мысли?

«Оттуда, Ник. Всё оттуда. Из чёрной-пречёрной комнаты. Куда ты так часто любишь спускаться, но упорно делаешь вид, будто ни черта не помнишь из того, что же там происходило.»

– Что остаётся у человека, когда умирает последняя надежда? Что ему делать, Винс? Как ты считаешь? Что мне делать с миссис Хардинг? – похоже, он и вправду тронулся рассудком, раз решил поговорить на данную тему с собственным водителем, полуграмотным латиносом, явно никогда не изучавшего в школе своего провинциального мексиканского городка что-то сложнее начальной арифметики и латинского алфавита.

– На всё воля божья, мистер Хардинг. Думаю, на эти вопросы может ответить только наш спаситель.

Ник кое-как сдержался, чтобы не хохотнуть в голос, но скрыть жёсткого оскала всё же не сумел. Одновременно откидывая голову на спинку пассажирского кресла и ненадолго закрывая глаза, чтобы прогнать вновь нагнавшую его дурноту с бешеным головокружением. И замечая в который раз, насколько сильно он напряжён внутренне. Словно кто-то постоянно держал в тонусе всего мышцы с нервами, пропуская через низ раз за разом электрические разряды переменного тока. Поэтому его так и трясло?

– Извечный религиозный вопрос. Кто же возьмёт на себя этот грех? Дьявол, бог или человек?

– Вам не нужно принимать данное решение прямо сейчас, мистер Хардинг. Не в таком состоянии.

– Мне бы не дали и так этого сделать, Винс. Потому что двадцать четыре часа ещё не прошли, не все анализы собраны, как и не все проведены тесты. Хотя… Зная Мию, она бы и сама сделала что угодно, лишь бы не возвращаться обратно…

Возвращаться обратно ко мне. В этот мир. В эту грёбаную жизнь.

«В тот ад, в котором она все эти годы жила рядом с тобой. Да, Ники?»

Ему хотелось возразить, но в этот раз ничего не получилось. Его будто перемкнуло.

– Тогда нам остаётся молиться нашему господу и верить в невозможное. Поскольку богу всё подвластно. В особенности то, что не подвластно людям.

– Только, пожалуйста, не говори мне о божьих чудесах, о которых ты столько наслышан. Боюсь, в нашей реальности им не место, от слова совсем. Где угодно, но только не здесь и не в нашем мире… Не в этом прогнившем насквозь ублюдочном мире.

Он не стал проверять, смотрел ли на него в этот момент водитель через зеркальце заднего обзора, поскольку чувствовал взгляд немолодого мужчины и без прямого на то подтверждения. И плевать он хотел на то, что сейчас думал о нём Винсент. Скорее, печально качал головой, но не осуждал. А вот жалел и даже сочувствовал – это точно на все пятьсот. То, чего не хотел от него видеть, как и принимать, сам Хардинг.