Я не боялся драки, но прекрасно сознавал, что ничего не смогу противопоставить Мишке Бешеному. Он был гораздо сильнее меня. Но главное – для него драка являлась нормой жизни, а для меня – естественной необходимостью. Если я всегда старался сделать все, чтобы избежать драки, то Мишка поступал наоборот. Иногда мне казалось, что избивая слабых, он пытается выместить на них всю ту злобу на окружающий мир, что копилась в нем с рождения. Все в школе знали, что его родители – алкоголики. Мишку воспитывала бабушка; отец угодил в тюрьму, а мать лишили родительских прав. Правда, ходили слухи, что она умерла от рака. Наверное, Мишке жилось несладко. Он никогда ни с кем не говорил на эту тему.

Он просто бил всех, кто казался ему слабее его.

Три урока я просидел как на иголках. Чем ближе было время «Ч», тем громче и быстрее билось мое сердце. В уме я лихорадочно перебирал различные варианты спасения. Строил планы о том, чтобы незаметно выскользнуть из школы. Это было возможно, но тем самым я бы еще больше разозлил Мишку. Он все равно отловил бы меня на следующий день, и мне, наверняка, досталось бы еще сильнее. После побега лучше было бы никогда не возвращаться в эту школу. Чего я сделать, естественно, не мог. Что бы я сказал родителям, как бы все объяснил? Если правду, они пришли бы в школу и вместе с директором и учителями разобрались бы с хулиганом. Конечно, он бы с тех пор не тронул меня и пальцем.

Никто больше не тронул бы меня и пальцем, потому что меня вообще перестали бы замечать.

Таких людей обычно прозывают маменькиными сынками и перестают с ними общаться. Их презирают, и презрение сопровождает их долгие годы, вплоть до глубокой старости, убивая всякое самоуважение. Они умирают глубоко несчастными людьми. Чтобы избежать этого, мне пришлось бы менять уже не школу, а город. Зачем?

Можно убежать от других, но от себя не убежишь.

И я остался. На перемене перед последним уроком я решился подойти к нему и извиниться. Это был плохой вариант, но ничего лучше в голову не приходило. Мишка стоял в коридоре у окна, опираясь на подоконник, в окружении девчонок из старшего класса. Я подошел к нему сзади и простоял робко всю перемену, ожидая подходящего момента для разговора. Надеялся на то, что девчонки отойдут от него. Тогда мы смогли бы поговорить наедине.

Кляксу на своей рубашке Мишка прикрывал от девчонок учебником по русскому языку. Должно быть, стеснялся. И уйти не мог, так же, как и застегнуть пиджак. И я почувствовал тогда острый укол совести. Впервые ко мне пришла мысль о том, что Мишка – тоже человек. Что у него есть свои слабости и чувства. До сих пор всем нам он казался безумным диким зверем, по ошибке втиснутым природой в тело пятиклассника-второгодника.

Я так и не дождался удобного момента. Прозвенел звонок, девчонки бросились по своим кабинетам. Мишка стоял на месте, у окна, ожидая, когда они скроются. Затем заспешил в наш кабинет. По пути обернулся, заметил меня и свирепо сдвинул брови.

– Не забудь про пустырь, малявка, – зло прошипел он.

Внутри у меня все оборвалось. Теперь никаких надежд на спасение не оставалось. Я был вынужден вступить с ним в неравный бой.

Мишка уже входил в кабинет, когда из его учебника, который он по-прежнему сжимал в одной руке, выпал листок. Я поднял его, но не успел вернуть, так как Мишка уже прошел в дверь. Сунув листок в карман, я вбежал в класс за мгновение до учителя и занял свое место за партой. Во время урока незаметно достал находку из кармана и хотел передать по рядам Мишке. Но не передал. В моих руках оказалась фотография, с которой мне улыбалась симпатичная молодая женщина. Она была просто одета, но казалась невероятно счастливой.