Попутчик мой вздохнул и замолчал. Я уставился в окно. Серые тучи, казалось, гнались за нашим поездом, нависали, давили, словно пытались затормозить его движение. Редкие снежинки первого, осеннего, еще робкого и, как будто бы, неуверенного пока в своих силах снегопада прыгали за окном то вверх, то вниз в такт перестуку колес. Они то вдруг улетали прочь с невероятной скоростью, то возвращались обратно, ударяясь в стекло.

– Утомил я тебя философией своей? – улыбнулся Алексеич.

– Очень занимательная аналогия. Только все это, знаете ли, теория, красивая метафора, не более. Вот посмотрите в окно. Видите? Деревья, тучи, вон домишки какие-то у переезда, машины. Люди. И люди эти все разные. Разные жизни, разные устремления, беды, наконец, и те у всех разные. Разве все это уложишь на одну сторону листа? Как ни крути, а жизнь более разносторонняя, более многогранная вещь, – попытался я вернуться к действительности из нарисованной моим странным собеседником плоско-замкнутой картины мироздания.

– Да. Люди. Я, собственно, о людях и говорю, точнее, о их судьбах, о жизненных путях, – задумчиво произнес Михаил Алексеевич, – не стану говорить за других, чужая душа – потемки, как известно. Но если тебе еще не наскучила наша беседа, могу документально, на фактах своей жизни, своей биографии доказать тебе обоснованность моих рассуждений. Согласись, что уж кто-кто, а я-то свою жизнь знаю досконально.

– Любопытно было бы послушать.

– Так вот, – начал свое повествование Алексеич, плеснув по рюмкам коньяку и нарезая копченый язык лося, – родился я, как я уже тебе говорил, в сельской местности, в поселке. Поселок наш небольшой, тысяч двенадцать-тринадцать населения, но при этом – районный центр. Когда понял я, что железнодорожником мне не стать, нацелился в медицинский. А для верности, родичи мои выхлопотали в районной больнице направление. В советские времена такое часто практиковалось. Дают выпускнику сельской школы направление от предприятия, поступает он в ВУЗ, практически минуя всякие там конкурсы, но по получении диплома обязан три года на родном, направившем его на обучение предприятии, отработать. Вернуть должок, так сказать. Ну, отучился я в меде, вернулся в родные пенаты, а там меня вместо ЦРБ запихнули в глухую деревню на окраине района участковым терапевтом. Тогда это так называлось.

На самом же деле – мастер на все руки, поскольку доктор в единственном числе. Врач общей практики по-нынешнему. Фельдшера или медсестры и тех-то зачастую там не было. Ты и роды принимаешь, и оперируешь, и травмы твои, и старики со своими болячками, и дети с ангиной да скарлатиной. В общем, работы невпроворот. Ты и на приеме, ты и скорая, ты и по стационару дежурный. Вечный дежурный, круглосуточный. А надо сказать, что еще будучи интерном, я женился. Ну, любовь, сам понимаешь. Не хотел ее потерять. Красавица была первая на курсе, боялся – уведут. Вот и женился.

Жена молодая, естественно, со мной поехала. Она аллергологом была. Отсидит на приеме с восьми до четырнадцати – и домой. Ничего, кроме аллергий ее не интересует. А какие в деревне, к чертовой матери, аллергии? У кого? На свежем воздухе, на всем натуральном, да в постоянной работе. Ну, обращались к ней старушки. Так, от безделья, поболтать с городской докторшей, пообщаться от скуки. А жилье нам выделили, знаешь какое? Старый деревянный домишко. На две семьи. Мы и еще учительница с мужем-трактористом. Удобства на улице, печь на дровах, воду из колодца в ведрах носить надо. Баня была, да и та сгнила, развалилась. Ни помыться, ни уединиться. Деревенский вариант коммуналки. Вот и сбежала супружница моя от такого счастья в шалаше. Уехала к родителям.