– Здорово! – приветствовал меня обрадованный Семён.

– Привет. А ты куда пропал? – я машинально поздоровался, не сводя взгляда с обезумевшего Виктора.

– Отсыпался. Придавил на каждое ухо минут так по шестьсот, – заржал Семён и показал на Виктора: – Чего он там застрял? Хватит там стоять, иди к нам, – махнул ему Семён рукой.

Виктор никак не мог справиться с нервным оцепенением. Сердце моё сжалось. У него не осталось сил даже удрать, такой удар испытал. Глист водил глазами с меня на инспектора, который всё время приветствия что-то записывал в толстую книгу. На Виктора не обратил внимания даже отец Михаил, который готовился начать собеседование и, не дождавшись приветствия от замешкавшегося отрока, указал, чтобы тот занял место в зале, тем самым «добивая» Виктора. В этот раз я решил не бросать товарища. Была, ни была! Не обращая ни на кого внимания, я подошел к Виктору и отпустил ему звонкую пощечину. В ту же секунду Виктор обмяк, и я едва успел его подхватить. У моего товарища не держали собственные ноги, в одночасье превратившиеся в ватные. На помощь бросился Семен. Дотащив Виктора к переднему ряду, мы втроём, устроив еще один грохот, свалились в кресла. Отец Михаил выжидал, когда мы успокоимся, грозно взирая на происходящее. Разговаривающие в глубине актового зала святые отцы не прервали беседы, только отроки угодливо прыснули и умолкли под строгим взглядом Барсука. А Виктор тихо заплакал у меня на плече.

Семёну же не унималось. Он ещё раз выступил возмутителем порядка – резво вскочив, перелез через ряды, собрал оставленные вещи на прежнем месте и, склонив голову набок, виляя задом между рядами, вернулся к нам.

– Не бросать же вас, – пробасил улыбающийся Семён, и снова рухнул с грохотом в кресло.

Отец Михаил грозно взглянул на него и тут же помягчел, поскольку Семён расплылся понятливой улыбкой и проблеял:

– Извините, батюшка.

Можно было начинать. Отец Михаил осенил тройным знамением присутствующих и начал:

– Ректор семинарии митрополит Владимир благословляет вас с почином, – и он указал в конец зала на беседующих святых отцов. Все обернулись, и в очередной раз льстивые улыбки заскакали по залу, смеялись в голос, чтобы лишний раз обратить на себя внимание, но ректор не слушал, о чём идёт речь, только бросил короткий взгляд и продолжил внимать речам друга-коллеги. Затем отец Михаил так же ретиво представил инспектора семинарии, назвав его братом Лаврентием. Отыскивая последнего, Барсуку пришлось покрутиться в разные стороны, а найдя, он в свою очередь одарил инспектора раболепской улыбкой. Брат Лаврентий на представление не вышел из тьмы, но весь зал увидел его зоркий, колючий взгляд на болезненно-бледном лице и, как мне показалось, впоследствии больше не забывал о нём, хотя тот и сидел, спрятанный темнотою угла.

На представлении руководства семинарии резвость речи отца Михаила и закончилась, потом он говорил долго и монотонно. Всё сводилось к тому, каким будет вступительный процесс, и насколько он важен для будущего батюшки. Так мы узнали, – сначала все должны пройти собеседование, на котором мы как раз присутствуем. Затем две комиссии: одна – медицинская, за неё есть ответственный, он и расскажет в свою очередь, и вторая – непосредственно духовная, за которую отвечает он, отец Михаил. «Кто не пройдёт первую комиссию, на вторую может не являться, – вещал Барсук. – Священнослужитель должен иметь крепкое здоровье». Отец Михаил подвел черту и обернулся к ректору, который к этому времени закончил разговор и восседал перед всем залом. Ректор многозначительным кивком подтвердил слова отца Михаила и взглянул на дремавшего слева от него толстяка в полосатом костюме. Толстяк, словно почувствовав внимание к себе, встрепенулся и резво вскочил.