Так она не плакала, даже прощаясь с мамой.

– Ну, что ты? Что?– Арсен обнял её за плечи, прижав к себе. – Что ты, Ладочка? – он впервые назвал ее по имени, немного сократив, а она вдруг почувствовала, что между ними больше нет границ, что этот парень – спасатель с сочинского пляжа – стал незаметно для неё очень близким человеком, от которого больше не хотелось прятаться за стеклянной перегородкой.

Они почти до полуночи просидели тогда на остывающей гальке пустынного пляжа.

Он молчал, а она говорила. Рассказывала про маму и её болезнь, про Гульнору и её рисунки. Про Барно и Рашида и про всю их махаллю. Про вид из окна – синеющие вдалеке горы с белоснежными шапками на вершинах и про садик, который совсем скоро должен дать первый урожай. Про то, как здорово весной собирать в степи тюльпаны, про любимый пустырь на окраине городка с такой высокой травой весной и золотистым морем одуванчиков. А ещё про то, что зимой у них холодно и надо расчищать дворик от снега, а летом жарко и сухо и совсем не хочется обедать – достаточно лепешки и грозди черного винограда без косточек.

Она рассказала обо всём, только ни разу не упомянула об отце.

Он слушал внимательно, пальцами вытирая её слезы, нежно перебирая пряди волос и ни на секунду не выпуская из своих объятий. Не задавал вопросов, считая, что она расскажет обо всём сама и умолчит о том, для чего ещё не пришло время.

В ту ночь он привел ее к себе – в маленький двухкомнатный домик, и они не заснули почти до рассвета.

На работу Влада опоздала на полчаса, что не прошло незамеченным.

Лидия Владимировна ничего не сказала, только посмотрела озабоченно, а днём ее вызвал к себе Самвел Георгиевич.

За год работы это был впервые. Они встречались иногда по несколько раз в день – в столовой, на лестнице, но всё ограничивалось приветствием и дежурным: " как дела? – все в порядке, спасибо". Иногда не пересекались по несколько дней подряд. Но Влада интуитивно ощущала, что её помнят и интересуются ею через Лидию.

Поэтому шла в кабинет директора на ватных ногах, репетируя, как будет извиняться за опоздание.

Самвел встретил ее радушно, пригласил присесть, налил воды из графина.

– Что-то не видно тебя Влада-джан, – начал он издалека. – Не заходишь, не жалуешься ни на что и ни на кого. С Лидией поладила, как я понимаю?

Влада молча кивнула.

– Отлично-отлично, – Самвел побарабанил пальцами по полированной столешнице большого стола. – Она тобой тоже довольна. И пунктуальностью твоей и качеством работы. Никто ещё не жаловался, это хорошо, хорошо, – протянул он задумчиво . – А вот сегодня, – он выразительно замолчал.

– Простите, Самвел Георгиевич, – торопливо забормотала Влада. – Это больше не повторится. Обещаю. Честное слово.

– Тебе восемнадцать уже есть? – неожиданно спросил директор.

– Да, – растерянно произнесла Влада. – Летом было.

– Ну, да, ну, да, взрослая, понимаю. Хочу только сказать тебе, дочка, что от одного неверного шага, иногда такого маленького и незаметного, может вся жизнь полететь к чертям, – он задумался, налил себе воды, помолчал. – Я за тобой нянькой не приставлен, да и большая ты уже. Но присматривать за тобой Виктору обещал. Он мой друг с детства, а друг – это святое.

Влада кивнула.

– А потому, вызвал тебя предупредить – не зная броду – не лезь в воду. Думай. Ты девочка толковая. Если б рядом мама была, или отец, а так… В общем, поняла ты меня. А я на тебя надеюсь, чтоб мне перед Виктором потом краснеть не пришлось. Пока так. Возвращайся к работе.

Даже этот разговор и напутствие Самвела не смогли испортить ей настроение: работа кипела в ее руках, все спорилось и ей казалось, что ещё немного – и она взлетит от счастья, наполняющего её тугой волной.