– Молчи, дорогой. Отстираем. Простая грязь. Главное, чтоб потом крови не было.

Она схватила тряпку и обвязала ее вокруг талии, сделав прочный узел.

– Вот так хорошо будет. Тряпку обмазывать не буду, – оценивающе оглядела она плоды своего труда. – Теперь волосы. Тут ты права. Они тебя по волосам могут узнать, – она сняла свою докторскую шапочку и тоже вымакала ее в грязи. В заключении всей операции, просто вытерла руки о мое лицо.

– Отлично! – удовлетворенно бросила она. – Где тебя высадить, чушка?

– Во дворах, напротив Макдоналдса, на Тушинской. А в больницу я уже сама доберусь. Пешком. Там два шага.

Потапенко сидел на подоконнике распахнутого настежь окна. Жара заставила его снять рубашку. Худенький, подростковый торс нелепо сочетался с круглыми, черными очками, привычно сидевшими на кончике носа. Он лениво жевал бутерброд с докторской колбасой и запивал его лимонадом. Это была маленькая стеклянная бутылка, такие продавались много лет назад и были заветной мечтой каждого, умевшего клянчить ребенка. «Буратино» – уверенно гласила надпись на этикетке. Тополиный пух, так внезапно открывший летнюю хмарь, нагло летел в окно, щекоча нос и облепляя сладкое горлышко бутылки. Потапенко сплюнул.

– Что? Вкус, знакомый с детства? – Николаич вошел внезапно, хлопнул дверью и резко нарисовался прямо перед хрупким следователем. – А разделся чего? Тоже решил порнушку снять? – он хлопнул на стол тоненькую папочку. Не имея тяжести, она скользнула по гладкой поверхности пустого стола и, уткнувшись в печатную машинку с пропавшими кнопками, замерла. – Из больницы звонили. Марина Гринкович. Анализы мне переслали.

Потапенко снова сплюнул, хмуро посмотрел на коллегу из-под бровей.

– Дай хоть пожрать спокойно. Ты бы видел эту девку! Морда синяя, опухшая, хронический посталкогольный синдром. Просто кошмар, чего не наговорят эти алкаши. Пить надо было меньше.

– Или больше, – улыбнулся Николаич. – А жрешь чего тут? В столовке сегодня отличный борщ.

Он уселся на единственный свободный стул и потрогал клетчатую рубашку, небрежно кинутую на одну из бумажных груд.

– Опоздал. Все сожрали.

– Ну хорошо, любезный. Ты что узнал об этой белоруске? Соседи ее что говорят?

– Ой, давай не будем об этой наркоманке. Обычная драка внутри тусовки. Резаные раны садо-мазо, плюс бред съехавшей с крыши игломанки. Я не психиатр.

– Может, нарколог? – Николаич злобно посмотрел на него.

– Во, во… Пусть к наркологу идет…

– Вот ее анализы. Она не наркоманка… – эксперт подтолкнул пачку бумаг.

– Говори больше… Мало ли, какие она наркотики употребляет… Наши врачи разве могут что-то определить?!

– Короче, ты можешь говорить что хочешь, но дело в том, что девушка сама сегодня в Склифе кого-то прижала. Охранник говорит, она его скальпелем по заду полоснула.

– Ну вот, я же говорю. Какие-то свои разборки.

– Я еще не все сказал. Врач, которая ее возила на свидание, сказала, что девка в засаду пошла, в Макдоналдсе встречу там назначили ей. Или ему… так что собирайся, поедем. Это уже серьезно.

– Проплыла вся порезанная в темноте, выползла к больнице, – да бред какой-то. Друзья – наркоманы и подвезли ее. Сами порезали и подкинули к больнице, – Потапенко и не думал покидать комфортное место на сквозняке, в проеме открытого окна. Жара медленно вносила тополиный пух, замедляя сознание и отметая все возможные мотивации какого-то движения.

– Ты каких фильмов американских насмотрелся? Это только у них подкидывают к больницам. Вернее, в их фильмах. А в жизни – подкидывают в канаву, в лучшем случае – скорую вызовут. Или просто кидают. Ты вот что, любезнейший, ты мне расскажи по дороге ее показания.