Анна Литвинович

О БАТЫРЕ, КОЛДУНЬЕ И ПИСАТЕЛЕ

В год 1792 по юлианскому календарю родился в деревеньке близ Уфы крестьянин Афанасий Аристархович. В 1812 году ушел воевать, побывал в Париже, а возвратившись, еще долго рассказывал про заморские дома и одежды. И поныне живет он, где родился, и пользуется большим уважением.

Вот и сейчас шел он на общий сбор.

Крики слышны были за версту, и сердце старика чувствовало что-то недоброе.

– Здрав будь, Афанасий Аристархович, – отозвался один старец.

– И тебе не хворать, Харис Эльдарович, – бывшие вояки поприветствовали друг друга и пошли вдвоем. Они и еще несколько старожилов были очень почитаемы в этой деревеньке не только за военное прошлое, но и за ум, и за справедливость.

Толпа собралась у колодца.

– Идут!

– Дайте дорогу! – прокатился волной громкий шепот, как только старцы стали подходить к месту сбора.

Когда же они подошли ближе, увидели: ведро, которым набирали воду, лежит на земле, разбрызгана повсюду кровь, водой разбавленная, и рука рядом человеческая. Гришку за водой послали, а он «такое» из колодца выудил; теперь рядом стоял ни жив ни мертв. Кто из собравшихся голову отвернул, кто глаза отвел – не каждому под силу такое наблюдать.

– Чья рука? – спросил Афанасий Аристархович и задумчиво почесал бороду.

– Поэта нашего, Самира, – старцы переглянулись и нахмурили седые брови. А говоривший тем временем продолжил: – У Гульназ он сейчас, она ему перевязку делает.

– Кто ж его так?

– А он и сам не ведает, проснулся утром, а руки уже нет, ну и давай орать, – отвечал мужчина, стоявший рядом.

– В одних портках через всю деревню до Гульназ бежал, бесстыдник! – послышался женский возглас из толпы.

– А потом я за водой пошел, – опустив голову, тихо заключил Гришка.

– Что ж ему, в парадное надо было принарядиться? – донесся уже другой голос из толпы, и пока жители обсуждали приличия, Харис Эльдарович попросил рассказавшего всё мужичка:

– Набери еще ведерко…

Ведро из колодца вытащили полным не воды, а крови.

Послышались новые крики.

* * *

Возвращался до дому Афанасий Аристархович в ужасном расположении духа. Едва переступив порог, его захватило приподнятое настроение внучки – Василисы Михайловны. Она хлопотала по хозяйству, пока сын ее, маленький Илья Иванович, изволил убежать играть с мальчишками.

– Что там, деда?

– Нечисто дело, – отозвался старик и пересказал все увиденное. Решением старейшин было принято пока воду из колодца этого не черпать.

– Давно с водой что-то дурное творится, – заметила Василиса и нахмурилась. – То мы водой из реки пожар тушим, а огня только больше, то лихорадка прошлась по деревне, – девушка поджала губы. – Ко мне ведь чаще стали люди захаживать: то головная боль, то слабость. Гульнара, певица наша, и вовсе без голоса осталась, а я ведь только вчера видела, как она из того колодца воду домой несла.

– А то я не вижу! – фыркнул старик. Внучка его, Василиса Михайловна, среди людей снискала славу знахарки. И если бы только знахарки… Злые языки ее в колдуньи записали, да видел дед, что они правду говорят.

Василиса пожала плечами, поняв, что более не добьется новостей от деда и вернулась к хлопотам.

Вдруг в дверь постучали.

* * *

Ох, и не хотел Самир идти к Василисе! Да кто ж спрашивать будет? Харис Эльдарович его нашел в доме у Гульназ. Пожилая женщина много что вылечить могла, а не только раны: и сглаз, и порчу на нет сводила. Лишь по-доброму светила карими глазами, поправляла платок и слушала каждого, кто приходил к ней за помощью.

– Ты давай не дури, кто тебя без руки оставил? – грозно топнул ногой ветеран, а поэт и слова вымолвить не мог. Сидел весь бледный, с синими губами, в холодном поту и судорожно пострадавшую правую руку сжимал.