Ностальгия одолела Василису Ивановну; её сердце сжалось, на глазах появились слёзы, руки задрожали. Она посмотрела на них: ослабшие, высохшие, морщинистые… «Эх… – вздохнула про себя Василиса Ивановна. – Старость, старость…» В груди кольнуло, и почудилось усталой пенсионерке, что близок её конец, отжила своё… Вот-вот, думала она, явится крылатая тень и метким ударом косы оборвёт старческие вздохи.
Да, с собственной мыслью спорить бесполезно. Ежели она пришла в голову, пусть осмотрится, авось сама уйдёт. Но в случае Василисы Ивановны на авось надежды не было – мысль о скорой личной кончине хорошо закрепилась в её голове. Предупредив старика, что отходит, она доварила варенье, улеглась на кровать и стала постанывать.
Василий Петрович начал сокрушаться:
– Да на кого ты меня, Василисушка, оставляешь? Что ж я без тебя?. Что мне, старому, тут делать? Мастерица моя, хозяюшка… Варенье-то какое наварила, слаще мёду, а душу мою огорчаешь…
Но Василиса Ивановна не отвечала, она твёрдо положила умереть…
На следующий день в квартиру Сахарковых пришёл доктор – Ромул Фёдорович Артерианов. Ромул Фёдорович был человеком грузным, передвигался неспешно и тяжело сопел пупырчатым носом, походившим на сказочную картофелину. Смеяться доктор не умел. Физическая неторопливость Ромула Фёдоровича никак не влияла на работу его мысли, которая непрестанно опережала время. Прощупав пульс пациента, доктор Артерианов тут же выносил диагноз.
– Ромул Фёдорович, – жалобно обратился к доктору Василий Петрович, – Василисушка сказала, что к Богу отходит. Говорит, что время пришло. Душа сама просится.
Подойдя к постели умирающей, лежавшей в полузабвении, Ромул Фёдорович присел на стул, взял безвольную руку пациентки и нащупал пульс.
– Так-так, – сказал он с важностью в лице, – всё ясно. – Доктор достал ручку и листок бумаги. Что-то написав на листке, Артерианов вручил его Василию Петровичу и вышел в прихожую. Василий Петрович надел очки и вышел вслед за ним.
На листке было написано: «Улица Подворотнева, 4. Магазин грузинских вин «Досуг Пиросмани».
Сахарков вопросительно посмотрел на Артерианова.
– Пойдёте по этому адресу, возьмёте бутылочку саперави. Там недорого, – сказал Артерианов, бросив пустой взгляд на Сахаркова.
– А как пропишете, Ромул Фёдорович, по сколько грамм принимать? Может, ещё что… может, таблеток каких?
– Василий Петрович, вы меня не поняли, бутылочку возьмёте для меня.
– Как для вас? А как же Василисушка? – негодуя, сказал старик.
– Василиса Иванна, должен вам сказать… – замялся Артерианов. – Ну… понимаете, Василий Петрович, пульс – он не обманет. Так что… увы, увы… Я вам как доктор скажу, да и вы сами хорошо знаете, что век человеческий… ну да что там… Пойду я, Василий Петрович, пойду. А вы, пожалуйста, бумажечку не потеряйте и по адреску сходите.
Василий Петрович затужил основательно; он потерял сон и перестал читать газеты. Василиса Ивановна находилась в прежнем состоянии, готовая отдать Богу душу. Через пару дней к ней пришла смерть…
Смерть, которую так ожидала Василиса Ивановна, не влетела в окно, не прошла сквозь стену, не образовалась в воздухе, она позвонила в дверной звонок. Когда Василий Петрович отворил входную дверь, он увидел высокого, сухопарого незнакомца в чёрном костюме; в нагрудной петлице его пиджака красовалась красная гвоздика. На вид ему казалось лет сорок. В худом лице незнакомца не было ни кровинки. Тёмные глаза его смотрели в одну точку. Волосы были аккуратно зачёсаны и не отличались цветом от лица. В правой руке он держал чёрный кожаный саквояж.
– Добрый день, – вежливо, мягким голосом произнёс незнакомец. Он улыбнулся, на мгновение обнажив крупные белые зубы. – Это квартира Сахарковых?