Поднявшись по ступенькам, мы оказались на тёмной площадке. Толкнув, дверь Иветта крикнула:

– Мам, я приехала.

Я осмотрелся. Просторное помещение напоминало кукольный театр. Выстроившиеся вдоль стен стеллажи были заставлены самыми разнообразными куклами. У входа полусидел высокий Арлекин, глядя на которого мне вспомнилась Баба-яга. Выражение лица злобное: длинный нос, недобрые глазки, тонкие губы.

– Жутковатый персонаж, – усмехнулась Иветта. – Этого монстра матери привезла подруга из Швейцарии. Я когда его увидела, чуть в обморок не рухнула.

– Взгляд пугающий, – согласилась Федора.

– Не говори, а ночью вообще оторопь берёт. Кажется, что уродец оживёт.

Послышался стук каблуков. В зал прошла низкорослая женщина лет пятидесяти.

– Иветта, дочка, сколько можно ждать? Я прям вся извелась. Почему на звонки не отвечала?

– Мам, я телефон дома оставила.

– Представляешь, приходил посетитель, ему приглянулась «Эльза», но не устроили размеры. Я просила дождаться твоего прихода, хотела показать «Анну», но он торопился. Обещал заехать завтра. А где коробки?

– Мама, познакомься. Феодора, Глеб и Люся.

– Очень приятно. Кельберг Марика Карловна.

– Вы немка? – спросила Люська.

– Обрусевшая. Бабка с дедом перебрались в Россию ещё до начала Первой мировой.

– Красивая, – крикнула Федора, разглядывая фарфоровую куклу. – Сколько она стоит?

– Федька, ты собралась куклу купить?

– А что, она мне симпатична.

Марика Карловна подошла к стеллажу.

– Четыреста долларов.

– Ого!

– Поверьте, если бы я продавала собственные работы через клуб, цена подскочила бы до двух тысяч. А так, она уценена до безобразия.

Федора почесала подбородок, задумалась.

– Неудивительно, что торговля не идёт, – сказала мне Люська. – Цены-то кусаются.

– Дороговато, – протянула Федора.

Марика Карловна колебалась.

– Триста вас устроит?

– Покупаю.

Марика Карловна кивнула дочери.

– Веточка, упакуй в розовую коробку.

– Будет сделано, – Иветта скрылась за стеллажом.

Пока Марика Карловна рассказывала мне о фарфоровом господине по имени Пьер, Люська отвела Федору в сторону и зашептала:

– Ты на самом деле настолько разбогатела, что можешь выбросить на ветер триста баксов?

– Почему на ветер, я покупаю куклу.

– Зачем она тебе?

– Нравится.

– Помниться, раньше ты не транжирила деньги.

– Люсь, то было раньше. Многое изменилось. Я поняла, деньги необходимо тратить. Чем больше отдаёшь, тем больше получаешь.

– Но триста долларов за куклу. Федька, это безумие!

– На свои деньги покупаю, не на чужие, – парировала Федора.

Подойдя к Марике Карловне, она спросила:

– Делать кукол сложно?

– Не говорите, что легко, – крикнула Люська. – Иначе Федька прямо с выставки отправится за печкой.

Марика Карловна рассмеялась.

– Любая работа в той или иной мере сложная. Если подойти к процессу творчески, со временем сложности превращаются в удовольствие. Когда я жила в Мюнхене, знакомая моей подруги фрау Вурдинг научила меня работать с фарфором. Так сказать, вдохнула в меня любовь к творению кукол. – Марика Карловна поправила перстень на указательном пальце и, не глядя на дочь, попросила: – Иветта, принеси «Клару».

– Но, мама!

– Я хочу показать своего первенца.

Иветта вышла.

– Иветта считает затею с открытием выставки грандиозным провалом. Поживём, увидим.

– У моей подруги есть кукла, которая умеет ходить, – ляпнула Федора. – Клянусь! Сама видела, так бы не поверила. Стоит на полке, но каждый раз перемещается на несколько сантиметров то вправо, то влево.

Марика Карловна закивала.

– И в моей коллекции есть такие куклы.

Люська хохотнула.

– Что, тоже ходят?

– Иногда, – на полном серьёзе ответила мать Иветты.