– А что вы ко мне со своими упрёками? – собрал он поводья. – Идите вон к Норвуду.

– Да вместе они, Магнус! – загалдели односельчанки. – Не станет он ничего делать. А то не знаешь!

– Не я вам его выбирал!! – сверкнул он на них глазами.

Те враз примолкли, правда, ненадолго. И снова забухтели, как каша под крышкой, да с пущей едкостью.

– Где же твой хранитель, Мордок? Куда смотрит? Или нет его, раз такое дозволяет?! А как же граница и установленный закон? Сказать-то есть чего? Или всё сказки, и прав был Уорд?

– Хранителя они вспомнили, – пробурчал Магнус и, отойдя к столбу, продел поводья в кольцо и затянул узел.

За то время к взволнованным бабам подтянулись мужики.

– С холодов тихо было, – заговорил Барни, невзрачный мужичонка с рябым пропитым лицом. – Думали уже, слава тебе господи, обошлось. А тут бают, в сообществе опять кого-то не досчитались. Что думаешь, Магнус?

– Это вы ко мне за ответом?! – развернулся тот. Здоровенный, на голову выше всех. – А что вы хотели?! – загремел он, теряя терпение. – Или забыли о чём предупреждала Наринга? А я её слова хорошо помню. «Любой, кто выступит против Атсхала, главным гостем пройдёт на пиру у восставшего демона». А ведь ты, Барни, в числе первых в её избу факел бросил. – Мужик кашлянул и опустил глаза. – Вот теперь живи и бойся.

– А ты, Мордок… – влез другой селянин, – сам-то боишься?

– Боюсь, – не стал тот скрывать. – Потому как знаю, что так и будет. Вместо того, чтобы бегать чужие грехи подсчитывать, попытались бы вымолить у безносой свои жизни. Столько времени было, чтобы одумались. – Он чуть жёстче обычного подтянул подпруги, отчего лошадь недовольно всхрапнула, и оглядел раздавшуюся толпу. – В хранителе разуверились?! Ждёте, что он перед вами чистое покрывало расстелет?! Конец осени близко, скоро пожалует за урожаем. Снова поверите.

***

О словах бывшего главного охотника вспомнили ближе к зиме.

– Барни! – Утром чуть свет сосед с оттопыренной на груди шубой толкнул калитку и ввалился на двор. – Барни! – Он пересёк двор, шатаясь поднялся по ступенькам и три раза громыхнул кулаком по двери. – Открывай.

На крыльцо, стягивая на груди шерстяную накидку, высунулась сонная хозяйка. При виде соседа глаза у неё прорезались.

– Чего ты в такую рань?! – возмутилась баба.

– Дрыхнет ещё, что ли? Подымай, мы вчера не договорили.

– Иди отсель. Нет его.

Лицо у соседа вытянулось, из-за пазухи выглянуло заткнутое скрученной тряпкой горлышко бутыли.

– Нип-понял, – икнул он.

– Аяй… тебе, смотрю, тоже всё мало.

– И где этого алкаша, маттего, носит?

– А я почём знаю! Ты-то ночью ушёл, а ему всё неймётся. Спохватился, скороходы напялил, да и… – махнула она рукой. – Бегать ещё за ним.

Зевая, она сошла с крыльца и направилась через огород в отхожее место.

Промычав нечто нечленораздельное, сосед потоптался на месте и спустился во двор. Упёр руки в бока и сумрачно поглядел на дорогу, размышляя, куда мог податься неугомонный Барни.

– Х-о-о-й!.. – прилетел с огорода сиплый вопль хозяйки. Следом донеслось горловое клокотание.

Сосед бросился на крик. Баба, белая как полотно, сидела на убранной грядке и хваталась за шею. Перед ней, на куче жухлой ботвы лежал окоченевший Барни. В груди бедолаги зияла здоровенная дыра. Такая глубокая, что сразу стало понятно – у него вырвали сердце.

На душе у Магнуса после смерти односельчанина сделалось муторно. И хоть правду сказал, о том, что думал, а всё равно что накликал. Вроде как беду навлёк. Хотя в том, что Барни, пережрав самогона, просто замёрз в собственном огороде, вопросов ни у кого не возникло. Не было под телом крови. И вокруг не было. Так, чуть всего набежало. Сердце вырвали позже. Зачем, непонятно, ради какой такой дикой забавы. Оно раздавленным нашлось неподалёку. Словно его выбросили как никчемный гнилой кусок мяса.