– Да, попали мы.

Снова помолчали и снова вернулись к разговору о чудесном выздоровлении Грека.

– Слышишь, а рана у тебя болит?

– Где?

– Ну, там прямо над ключицей?

Грек завозился, пытаясь сдвинуть рубаху с места ранения.

– Шрам какой-то, затянулся. Чешется только, сил нет.

– Чешется, значит, подживает. Мне бабуля так говорила, – сказал Дизель. – А дышать тебе не больно?

– Нет, нормально. Правда, когда нас погнали бегом, у меня словно ком в груди образовался. Я все пытался выплюнуть. А потом полегчало.

– Блин, вот чудеса, – проговорил Ярик. – Может, сама пещера волшебная?

– Тогда почему она Волчка не вылечила?

– А может, и вылечила, и он сбежал к своим!

– Думай, что говоришь, – огрызнулся Клим. – Волчок – друг, для него свои это мы. Понял?

– Да, понял я, – Ярику не хотелось расстраивать друга, но действительно, куда подевался волк?

А потом ему в голову пришла еще одна мысль.

– Эй, Дизель! А как ты себя чувствуешь?

– В смысле? Нормально. Только ноги сводит в икрах, и ступни кровят.

– Ну, ступни у нас у всех кровят, – не унимался Ярик. – Ты мне скажи, когда бежал, сердце у тебя не прихватывало?

Дизель молчал. Он только сейчас осознал, что всегдашняя боль за грудиной куда-то ушла. В горле саднит, пить и есть хочется, ноги от непривычного бега нещадно болят, а слабости и боли под левой лопаткой нет.

– Ты хочешь сказать…

– Именно, – ответил Ярик. – Ты хоть и скрывал от нас, но мы видели, как ты бледнел от нагрузок или долгой ходьбы, как часто прижимал ладонь к сердцу. Скажешь, нет? Пацаны, вы же тоже замечали?

– Угу.

– Когда ты быстро идешь, у тебя на лбу, вокруг носа и рта белое-пребелое пятно разливается, а губы синеют. Ты сердечник, признайся?

– А чего признаваться. Все правильно. У меня даже освобождение от физры было. Отец говорил про какой-то клапан. Надо мной смеялись даже, мол, здоровяк, а как девчонка. Я ведь тогда, чтобы доказать, что я пацан, с ребятами на станцию пошел на дизелях кататься. Ну, знаете о чем я…

– Знаем, знаем, – осуждающе произнес Клим. – Это тогда один из ваших под поезд попал?

– Ага. Воробей, то есть Тимка Воробьев. Он самый смелый из нас был. Никакой скорости не боялся. А на верхотуре задыхаться начал, ну и вниз. Еще бы немного, и я вместе с ним…Это точно…

– Да-а-а-а, и не было бы у нас друга Дизеля, – улыбнулся в темноту Грек. – Хорошо, что ума хватило больше не рисковать. Так значит, ты сердечник?

– Говорю же!

– А когда у дреговичей жили, часто сердце болело?

– Часто, особенно в кузне. Как подниму тяжелое, так хоть ложись – такая слабость. Думал, накачаю мышцы, легче станет. Когда в пещеру тебя, Грек, мы тащили, я только об одном думал – не упасть. Сердце из глотки наружу выдавливало. А сейчас я его вообще не чувствую. Что за дела?

Помолчали. Каждый решал про себя задачку со всеми неизвестными. Почему Грек внезапно выздоровел? Почему Дизель больше не задыхается и бежит с ними наравне? Куда пропал волк? И что их ждет завтра?

Сквозь разрывы в кронах деревьев сверху на них глядел узкий серп месяца, освещая малое пространство вокруг себя и не беспокоя темноту внизу, на земле. Звезды перемигивались между собой, а особо шаловливые вдруг срывались с небосклона и летели в неизвестность, уже в полете поняв, что назад никогда не вернутся.

Подергивались черной золой догорающие угли в костре, возле которого вповалку, прижимая к себе оружие, спали воины Ужона. Сам вожак, прислонившись спиной к мощному стволу дерева, дремал и видел во сне широкую степь, табун резвых кобылиц, детей, бегущих навстречу, и полное блюдо жирных, дымящихся белым парком кусков мяса. Даже во сне он чувствовал его запах, непроизвольно причмокивал и сглатывал слюну.