– Кое-что мне все-таки удалось узнать, – продолжил Жанысбек. – Одного из предполагаемых взрывателей зовут Петром. На вид лет двадцать – двадцать три. Здоровый, рыжий.

– Откуда информация?

– Один из местных сообщил.

– Разрешите, товарищ полковник? – обратился Кобрисов, – Эксперты подтвердили мое предположение: найденный кусок бутылки содержит на себе частицы горючего вещества. Такие смеси используются при поджогах.

Сагинадзе слушал молча, дымя «Казбеком» и время от времени стряхивая пепел в чугунную пепельницу. После доклада Кобрисова он встал и опять подошел к окну. В кабинете вновь наступила тишина, от чего показалось, что дождь усилился и стал еще громче тарабанить по стеклу.

– Где-то у них здесь яма, – воспользовавшись паузой, вмешался в разговор Зуев. – Может пощупать урок?

– Хорошая мысль, – обернувшись, сказал Сагинадзе. – Вот ты и займись этим. Поговори с мужиками из отдела по борьбе с бандитизмом. У них все урки на учете.

Утренний город постепенно заливался солнечным светом. Яркие лучи миллионами отблесков отражались на траве, листьях и крышах домов. В конце тихой улицы, пролегавшей под уже распустившимися кронами деревьев, находилась городская больница, по направлению к которой шагала заведующая кожно-венерологическим отделением городской больницы Хильда Гейсин – высокая и стройна женщина лет сорока пяти. Этническая немка, незадолго до войны переселенная с Поволжья, она в довольно короткий срок успела обрести почет и уважение в этом городе.

Едва Хильда вошла в распахнутые ворота, с ней стали здороваться все находившиеся во дворе и шедшие на встречу люди. Женщина приветливо отвечала каждому.

Пройдя несколько метров, она вошла в здание и, миновав коридор, оказалась в своем небольшом рабочем кабинете. На письменном столе лежали кое-какие бумаги. Рядом три старых деревянных стула и такой же старый шифоньер, напротив которого располагалась кушетка. На стене во главе комнаты портрет товарища Сталина. С другой стены на отца народов глядел выдающийся ученый-медик Николай Пирогов. Хильда поставила на подоконник дамскую сумочку и, надев белый халат, отправилась утреннюю «летучку».

Читавший газету, сидя в своем кресле, главный врач больницы Пашутин Петр Михайлович торопливо отложил ее в сторону и, сняв очки, поприветствовал вошедших заведующих отделениями. Гейсин заняла свое привычное место и, с флегматичным видом откинувшись на спинку деревянного кресла, приготовилась к совещанию.

Через открытые окна доносился аромат распустившейся сирени и слышалось звонкое щебетание птиц. Вокруг царила вполне мирная идиллия, и казалось, нет никакой войны. Но едва главный врач заговорил, все присутствующие вернулись в суровую реальность.

– Ночью был пожар на сортировочной станции, – начал он. – Есть пострадавшие. Травматологическое отделение переполнено, так что ожоговых больных положили к вам, Хильда Германовна.

– Хорошо, Петр Михайлович.

– Вы уж отнеситесь повнимательней. Помимо физических травм у всех пострадавших возможны травмы психологические.

– Не беспокойтесь, Петр Михайлович, сделаем все, что от нас зависит, – ответила Хильда.

– Если вопросов нет, все по рабочим местам.

Вдоль шумных рядов многолюдного городского рынка, не спеша, шли два милиционера. Один из них старший лейтенант Зуев, другой – младший лейтенант Сембеков из отдела по борьбе с бандитизмом.

Рынок жил своей жизнью. Продавали здесь всякую всячину: ранние ягоды, овощи, фрукты, табак, скотину, одежду, обувь. На лотках можно было видеть свечи, конфеты, бублики, булочки, и даже копченую колбасу. Люди, торговавшие всем этим добром, выглядели сытыми и довольными, чего нельзя было сказать о покупателях.