«Царьград! – взволнованно сказал Соболев, глядя в окно на мерцающий огнями великий город. – Вечная недостижимая мечта русских государей. Отсюда – корень нашей веры и цивилизации. Здесь ключ ко всему Средиземноморью. Как близко! Протяни руку и возьми. Неужто опять уйдем несолоно хлебавши?» – так говорил в романе генерал Соболев, находясь в Сан-Стефано[427]. Так или примерно так думал и мог говорить реальный Михаил Дмитриевич Скобелев зимой 1878 г. Так или примерно так говорили и думали в то время очень многие в России.
Далее же в фильме следует сцена, удивление от которой во многом и побудило меня к написанию настоящей книги.
В комнату, где находился со своими офицерами Соболев, врывается Фандорин, и между ними происходит следующий диалог:
– Господин генерал, Вы понимаете, что Вы натворили?
– Подпалил бороду турецкому султану.
– Скорее бакенбарды государю императору. Вот, видите?
С этими словами Фандорин быстро подходит к окну.
– Вижу, Царьград…
– Нет же, вон там – это английская эскадра. – Фандорин из окна указывает на пролив, и в этот момент на экране зритель видит не менее дюжины британских боевых кораблей. – Согласно сепаратному англо-турецкому протоколу, стоит хотя бы одному русскому солдату войти в Константинополь – эскадра открывает огонь. Англия объявляет войну России. Наша армия и без того обескровлена. <…> Генерал, – почти молящим тоном говорит Фандорин, – мы не можем воевать с Англией. Малейшая ошибка – и будет как в Крымскую войну.
– Черт! Отходим. Труби сбор.
Этими словами завершается тема войны в фильме. Его создатели именно здесь ставят точку и тем самым по-своему отвечают на вопрос: почему все же русская армия не взяла Константинополь зимой 1878 г.?
Мы не могли воевать с Англией, мы боялись, чтобы не получилось как в Крымскую войну, – отвечает нам Акунин словами своего героя.
Вот здесь мы и подошли к тому самому «комплексу вопросов», далеко выходящему за рамки текущих военных действий. Речь идет о целях войны, ее планах, международном и историческом контексте, внутренних ресурсах государства и страны, состоянии умов тех, в чьих руках находилась судьба России, – в общем, обо всем том, что представляло своеобразную философию той русско-турецкой войны. И чтобы разобраться в этом, нам придется отмотать пленку истории назад.
Глава 8
Пожар на Балканах и брандмейстеры из «европейского концерта»
В 1875 г. «балканский котел» противоречий закипел вновь. Началось все, как это часто бывало в истории, с налоговых притеснений, а продолжилось реками крови.
В феврале 1875 г. часть христианского населения Невесинского округа Герцеговины прогнала откупщиков – сборщиков податей, оказала сопротивление турецкой полиции и, опасаясь преследований, укрылась в соседней Черногории. Стремясь предупредить разрастание волнений и неизбежные для себя осложнения, черногорский князь Николай стал ходатайствовать перед султаном о прощении укрывшихся в его княжестве беглецов и удовлетворении их жалоб.
После длительных уговоров константинопольские власти частично удовлетворили просьбу: герцеговинские беглецы были прощены и возвратились в свои селения. Казалось бы, худшие последствия удалось предотвратить. Но не тут-то было. Уже местные турецкие власти вместо того, чтобы продолжить политику умиротворения, арестовали многих вернувшихся.
В ответ часть населения Невесинья с оружием в руках ушла в горы. Длительное время восставшие не предпринимали решительных действий. Они вооружались, укрепляли позиции в горах и ограничивались требованиями о присылке турецких комиссаров для разбора их претензий.