Оказывается, когда поезд тронулся, а я не появился в вагоне, ребятишки испугались и расплакались. Мамы поспешили сообщить о «пропаже» проводнице, которая тут же пришла «снимать» мои вещи.

На какое-то время я стал объектом внимания всего вагона, поскольку ребятишки рассказали о том, что я чуть было не отстал и юным, и взрослым пассажирам. Через каждые полчаса они спрашивали своих мам:

– А дядя не будет болсе выходить?

– Спросите сами у дяди, – отвечали им мамы.

– Ты болсе не будешь выходить? – спрашивали меня ребятишки по очереди.

– Нет, – отвечал я так, как и подобает взрослому и терпеливому человеку, – больше не буду…

Собственно, чему было удивляться. Если их подстраховывал Коровин, то и «контактеры» должны были позаботиться о своей безопасности.

Коловратов застрелил страховщика переговорщиков, а Коровин, поскольку держал на мушке тех, с кем они разговаривали, положил их, но зацепил и Коловратова. Кто стрелял и попал в Граббе, было непонятно. Словно кто-то специально держал его на мушке и точно выполнил поставленную задачу.

Осень сорок четвертого Коловратов встретил в 145 военном госпитале в Подольске. Госпиталь бы от НКВД. Размещался в здании бывшей гимназии. И хотя до фронта было рукой подать, город бомбили редко, поэтому спускаться в подвал – бомбоубежище – почти не приходилось.

Первое ранение Коловратов получил в Севастополе. Откуда был эвакуирован в Сталинград. Однако долечиться окончательно не удалось. Начались бои за город, и он вместе с другими «недолеченными» ушел воевать в десантно-штурмовые группы, которые действовали на танках.

– Коловратов, к начальнику госпиталя, – сказала сестра, заглянув в палату.

Коловратов накинул халат и отправился на второй этаж. Интуиция подсказывала, что не начальник госпиталя его ждет. Только и дела начальнику до таких, как он.

В предчувствиях не обманулся.

В кабинете начальника его ждал капитан в общевойсковой форме.

– Следователь Попатенко, – представился он.

Коловратов ничего не ответил, присел на краешек стула, чуть ссутулившись.

Попатенко по своему оценил эту позу, усмехнулся, достал из портфеля лист бумаги, ручку и спросил:

– Что вы можете показать по делу о гибели группы Граббе?

– Да я уже все рассказал в полевом госпитале, – ответил Коловратов.

– Я ознакомился с вашими показаниями, – сказал следователь, – они меня не устроили.

Коловратов пожал плечами, насколько позволяло раненое плечо.

– Вам не кажется, – начал следователь, – что такого рода провал не мог быть не связан с предательством?

– Предательством?

– Да, предательством одного из членов группы.

– Вы отбывали срок до войны? – спросил следователь.

– Да, – ответил Коловратов.

– Почему это не отмечено в вашем деле?

– Я не знал, что такое дело есть.

– За что вы отбывали срок? Только не говорите, что за хулиганство…

– Именно за него, – сказал Коловратов.

– Пусть будет так, – согласился следователь, – и в чем же оно заключалось?

– Долго рассказывать, – недружелюбно ответил Коловратов.

– А я никуда не тороплюсь, – заметил Попатенко, – готов внимательно и терпеливо слушать…

– Подрался с командированными…

– Где?

– В Сталинске… – сказал Коловратов, вспоминая события почти пятилетней давности.

Он, хотя и работал тогда на строительстве Кузнецкого металлургического, все-таки считался местным, так как родился и вырос в Сталинске, а всех остальных называл командированными. Стычки между молодыми людьми были не так уж редки, но на них никто не обращал внимания. Подумаешь, парни подрались. Но, видимо, в тот раз начальство решило навсегда избавиться от «позорного явления прошлого» и устроило показательный процесс, под который и суждено было попасть Коловратову. Впрочем, ему всегда не везло: дерутся все, а замечают почему-то только его. Наверное, из-за его устрашающего вида и неумения потом, после драки, поплакаться в жилетку и покаяться.