– Протяни руки. – Снова раздался командирский тон. И мужчина так же покорно протянул руки и принял в них еще горячий, судя по всему, череп.

– А теперь прими посвящение. Прими судьбу. Прими Драула.

С последним словом тот, кого назвали старшим сыном Инджен, надел на голову череп, и, издав короткий, но полный боли крик, упал. Несколько крепких парней подняли его на руки, натянули капюшон поверх костяной маски и унесли прочь. А старик опустился на колени и поднял глаза к небу, прося луны об удаче на следующие сто дней.

Я просто сел на землю рядом с ним и сидел так, пока не разошлись остальные мужчины. Вопросов было много. Больше, чем я мог задать. Что значит это слово «Драул», которое я слышу уже второй раз за сегодня? Что случится через сто дней? Куда делось так быстро тело мужчины? Зачем ему нужно было надевать на себя этот череп? Что за предназначение у этих людей? Мой поток мыслей прервал запах знакомого горького дыма и голос.

– Ты считаешь нас дикарями? После увиденного тобой сейчас зрелища, я бы сбежал. Так чего ты сидишь здесь? Почему не сбегаешь? – Слова были такими же горькими, как и табачный дым.

– Еще утром вы говорили, что для вас ценна каждая жизнь. Но сейчас я увидел, как все племя, молча, наблюдало за смертью сородича. Я не знаю ничего о вас, вашей жизни и культуре, и поэтому у меня нет никакого права судить, однако это идет по иному пути, нежели ценить каждую жизнь.

– Предназначение ценнее всех наших жизней, и мне стыдно за то, что я не могу исполнить его сам. Вместо этого я должен отправлять на ту сторону своих сыновей, сыновей моих друзей. Должен смотреть потом в глаза их женам и детям. Должен жить с этой ношей, пока не умру от старости и не передам имя и этот тяжелый груз другому мужчине, заключая уже его в замкнутый круг горечи.

– Я помню, вы не велели задавать вопросов сегодня, но Дрина сказала, что мужчины в вашем народе не имеют имен. Однако ваше имя Мидри. И сейчас вы сказали, что передадите имя преемнику.

Луны на небе светили ярко, окутывая трехцветным светом деревянные домики и наши сидящие на земле фигуры. От трубки поднимался тонкой струйкой дымок. От еще красных углей костра тоже поднимался дым, серый и густой. Лучи лунного света окрашивали его, создавая невиданное раньше мною зрелище. Старик рядом будто плакал, но не было ни всхлипов ни слез.

Рыдала его душа. Рыдало его сердце. Слишком тяжелая ноша для кого-то столь маленького и слабого на вид.

– Ты узнаешь все со временем, не торопи события. Как говорили древние, побеждает тот, что умеет ждать. Тебя это тоже касается. Хочешь узнать о нас, пожалуйста. Живи с нами, ешь и работай с нами. Дождись когда кончится отведенная умершему сегодня сотня дней. Ты все увидишь и все поймешь. Просто стань одним из нас.

Мы еще долго смотрели на небо, прежде чем отправиться домой. Мне выделили комнату в доме старейшины, ту самую, в которой я очнулся сегодня утром. День выдался богатым на события и потрясения. Вдобавок, я так давно не спал в тепле и сухости, на подушке. Пусть моим матрасом была набитая в тряпку солома, спалось на ней явно слаще, чем на голой сырой земле. Сон в ту ночь был без прикрас лучшим за весь предыдущий месяц.

Утром меня разбудил Мидри и позвал за стол. Столько странной еды я никогда не видел. Мне казалось, что на воде с мясом и овощами гастрономические странности закончатся, но деревне было чем еще меня удивить. Было что-то называемое хлебом. Как мне объяснили, его делали из высушенных и измельченных диких злаков и воды, а потом запекали в нагретом каменном сундуке. Еще мне предложили птичьи яйца, то тоже приготовленные в воде.