Довольно сложная ситуация складывается со строительством гнезд и выведением птенцов у самочек крякв. Дело в том, что будущий папаша селезень в семейной жизни ведет себя очень некрасиво. Этому отъявленному себялюбцу не нравится, что самочка отвлекается от любовных утех и начинает строить гнездо, чтобы отложить яйца. Застав ее за «домостроительством», селезень разоряет гнездо, а если уже есть яйца, разбивает их, раскатывает и вдобавок может отколотить супругу. Вот как об этом рассказывается в книгах русского писателя Виктора Астафьева: «Супруг утки… худой помощник и страшный эгоист. Он франт не только по виду, но и по духу. Если уж он завел жену, то требует от нее полной, безраздельной любви, заботы и внимания. Он даже не хочет знать никаких родительских обязанностей. Если заметит, что утка вьет гнездо, – раскидывает его и утке задаст трепку. Вот утка и ублажает его, караулит на кормежке, потом на ночевку определит и клювом ему все перышки переберет, весь гнус из них вычешет, жиром смажет. А когда супруг благодушно уснет, она потихоньку уйдет в кусты и скорее гнездо делает. Не дай Бог, если супруг обнаружит яйца и даже утят, – все расклюет и детей не пощадит. Право же, есть доля справедливости в том, что весной разрешают бить селезней, а не уток. Этому утиному стиляге место в похлебке. «Стилягами» Астафьев называет селезней потому, что в период утиных «свадеб» они одеты в очень нарядные перьевые «костюмы», а на голове носят брачный головной убор.

Со свадьбами и весенними песнопениями некоторых птиц человек связывал иногда мрачные поверья. Так, стоило самчику чечетки начать свою жениховскую «серенаду», как люди говорили, что его устами «глаголет злой дух», и поэтому считали заслугой убийство этого «недоброго вещуна». Не повезло в этом плане и совам. Они в народе – символ сатаны, и весенние вопли их будто бы «песни смерти». Боялись люди и свадебных криков выпи, называли ее «болотным бугаем». Действительно звуки устрашающие, особенно среди ночи и поздними вечерами, а вот лягушки их совсем не боятся. Как услышат, еще азартнее начинают орать про свои жениховские проблемы.

Совсем не интересны и не мелодичны весенние песенки у козодоя и дергача. Первый издает звуки, похожие на звук веретена, а дергач, или по-другому коростель, как бы передразнивает всякие скрипы-царапанья по металлу. Чехов писал, что дергач кричит так, будто «дергает за старую железную скобу». Ну а в целом надо сказать, что птичье звукотворение – один из интереснейших разделов орнитологии, или, другими словами, птицеведения. Уж кого только и чего только не услышишь в весеннем гомоне, в жениховских позывах и перекличках. Грубовато чекают сорокопуты, задорно посвистывают кулички, «чив-чив-цирюли» – солидно заявляет о себе лесной конек, чечевица интересуется: «че-че-вицу ви-дел?», а садовая славка ищет какого-то Джека: «джек-джек-джек». Иволга передразнивает то ли флейту, то ли виолончель: «фиу-лиу-фиу-лиу», пеночка-теньковка потеряла какую-то тетеньку: «тень-тян-тен-тяк», кеклик сам себя отчетливо рекомендует: «кек-ке-лик». Глядя на него, и галка туда же: «гал-ка, гал-ка». Вертишейка попрошайничает: «дай-дай-дай», ну а славка лесная шибче всех расстаралась, такую трельку выдала, что всем на зависть: «тюр-ливити-теу-га-га-га-тетю-у-рлы!» Во как!

У куликов интересно то, что, перед тем как спеть для своей избранницы, самчик становится в определенную «вокальную» позу. Найдет подходящую кочку, утвердится на ней высокими ножками, приподнимется на длинных пальчиках да как свистнет! Ну точно будто пастушок коров подманивает. Его так и зовут – куличок-погоныш. На Руси прилет куликов люди связывали с приходом весны и говорили так: «Прилетел кулик из заморья, вывел весну из затворья».