Назидательно заметим, что нет и не может быть единых формул и мнений способных объять многообразие явлений жизни и космически-невысчитываемую многозначительность всяких ее периодов.

Да простит нас читатель, который, наверное, и без нас все это знает, но это назидание мы записали себе и не оттого, что раньше его не осознавали или не могли облечь в ясную форму, а чтобы поставить на вид давние непорядки и проколы в собственном мировоззрении. Про непорядки и проколы добросовестность вынуждает нас высказаться поподробнее, а пока хотим строго и непреложно заметить все же, что «…нет и не может быть единых формул и мнений…» ни в коем случае не отменяет надобности их поиска и святой веры в обязательность если не личного, то общественного или поколенческо-ступенчатого успеха в нем. Парадокс теоретического интеллекта, демонстративно-вопреки общебытовым реалиям выводов знаний о жизни, принципиально ставящий во главу угла идеализм стремлений к неотменяемым и без результата поискам и видение высокого смысла во врожденном и несизифо-наработанном убеждении (несмотря на самолюбивые улыбки лермонтовских старцев), что ключ к уравнению со всеми неизвестными выкован Создателем для Венца творения одновременно с изобретением последнего. За сим прекращаем общие, а следовательно не отвечающие задачам данной работы рассуждения и возвращаемся к остро-субъективным необходимым нашим лично-героевским.

Давние, стало быть, непорядки (в) мировоззрения(и)?? Да простит пусть опять читатель благосклонный-уважаемый пичкающего его всевозможными отчетами мыслителя, если где-нибудь неподалеку и недавно он уже втирал ему схожие оправдательные объяснения. Пусть тогда, если решим продолжить сотрудничество, будем совместно считать такую странную черту главного автора, может и маразматическо-нелепым, неприлично-навязчивым и бессовестно-нетактичным, а все же честным и старательным методом размышления.

Еще в утешение друзьям-читателям и в укреплении несомнений в авторском к ним уважении сообщаем, что жертвуем проверкой памяти и текста за недостатком времени в скорейшем стремлении к дальнейшим, точно уж ненаписанным тьмам и тьмам открытий и ожидаемых нашими читателями наших к ним толкований.

Никаких непорядков, если говорить прямо, не было. Однако это губернаторского стиля заявление несло никак не положительную информацию, а вовсе наоборот катастрофическую. Осторожно подбирая смягчающие термины, он (в смысле я) отодвигал от себя, как страус голову в песок, понимание, что не просматривалось прямо по сути совсем вовсе никакого мировоззрения, а вместо него клубистые нагромождения рваных клочков горячего, но бесполезно-безопасного пара, так до обидного и не разорвавшего целительно, усиленно-разогреваемый, казалось бы, медный котелок сознания, а лишь бесстыдно-безжалостно отрывши-открывши в его оболочке многие трещинки и дырочки и высвистевшего через них на ничейно-ненужные просторы в безнадежно-несобираемом виде.

Что хотели мы сказать эдакой несуразной к важности сетования аллегорией?

Попросту (страшному) то, что у него-меня при незамеченном по инфантильности переходе от молодости к взрослости, произошел не неизбежно-нужный пересмотр критериев и смена понятий, а полное их размытие, унесшее грязно-пенными потоко-водами всякие ясно-личные главные представления: хорошо-плохо, черное-белое, нужное-не нужное и тому подобные, определяющие нравственные позиции человека в изменчивых обстоятельствах предоставленной ему судьбой современности.

Он-я не смог бы даже вспомнить и установить рубеж, с которого, ах, если бы просто перестал что-либо понимать, нет сильнее сильного смущало то, что наоборот понимал все и все лучше, но любому пониманию непроизвольным и неконтролируемым, как нервный тик, его болезненным сознанием сразу и неизменно придавался второй, противоположный смысл. Это-то оказывался еще самый безобидный эффект не отпущенной от себя вовремя молодости, а часто, живущий неподчетно-непроверяемо тумблер сознания (или без), оглушительно щелкнув для внятности, выкладывал веерными пасьянсами четыре, пять, десять, сто, тысячу одинаково подобных по степени подробности вариантов решения, должного по всем законам разума оставаться единственным.