– Скажите, а вы не видели тут такого высокого мужчину в костюме с большими пакетами? – обратилась она к женщинам.

– Как же, был тут такой, – кивнула одна. – С Кузьмичом вошли в подъезд, а потом вместе же вышли и отправились куда-то туда.

Старушка махнула сухонькой рукой в сторону дворов.

– Кто такой Кузьмич? – насторожилась Маша.

– Местный алкоголик.

Зашибись, просто прекрасно. Маша побежала туда, куда указала бабуля. Она плохо знала собственный район – за тот год, что она снимала здесь квартиру, у неё никогда не возникало желания ознакомиться с ним поближе. Единственное, что она знала точно, так это то, что там, куда она бежит, нет больших освещенных улиц, а есть лишь одинаковые штампованные девятиэтажки и дворы, как две капли похожие один на другой.

– Папа! Ты где? – крикнула она.

– Я здесь! Иди ко мне, буду твоим папочкой! – раздался с затемнённой лавочки мерзкий пацанячий голос, сопровождаемый звериным смехом. Маша ничего не ответила и постаралась как можно быстрее скрыться за поворотом. Только на игривых гопников наткнуться ей сегодня и не хватало.

Дворы, дворы, дворы. Унылые, заброшенные, пустынные. То тут, то там торчат из земли какие-то железки ещё времён советской власти, лишь отдалённо напоминающие детские горки или качели. Несколько раз мелькают деревянные фигуры персонажей мультиков, покореженные чьими-то берцами и обезображенные шпаной, исписанные маркерами и замазкой, опалённые зажигалками. В сумерках улыбки всех этих Карлсонов, старух Шапокляк и Чебурашек кажутся зловещими.

На одной из таких детских площадок в песочнице без песка Маша увидела человека. Он сидел, сильно сгорбившись, и неотрывно глядел в точку перед собой. Её отец.

– Папа! Что случилось? Почему ты тут сидишь? – Маша подбежала к отцу и едва не лишилась чувств от сильнейшего запаха перегара, ударившего ей в нос. Костюм его был изрядно потрёпан и в чём-то испачкан, на рубашке не хватало нескольких пуговиц. От носа ко рту змеилась тонкая струйка запекшийся крови.

– Папа! Ты что, пьян? Ты же сказал мне, что бросил пить! Ты же на коленях стоял, божился!

Отец медленно повернул к ней поникшую голову и посмотрел очень тяжело и пронзительно. В опустевших глазах стояли слёзы.

– Я не п-пьян, дочка, – с трудом проговорил он, и Маша сразу узнала того отца, к которому давным-давно привыкла.

– Что с тобой случилось? Тебя будто по земле битый час таскали!

– Эт-то всё Кузьмич. Пас-скуда, – пробормотал отец каким-то особым философским тоном, который может быть только у убеждённых пьяниц. Маша вдруг поняла, что вот-вот исцарапает себе ладони до крови собственными же ногтями.

– Вставай. Быстро вставай, пока я тебя не зарыла в этой грёбаной песочнице!

– Я не могу.

– Что ты не можешь?

– Не могу встать. Я шёл от Кузьмича и понял, что не дойду. Лучше спокойненько тут на песочке посидеть, чем где-нибудь под забором лежать, я правильно говорю?

– Так, а ну вставай, я сказала, – Маша налетела на отца, точно гарпия, и впилась ногтями ему в пиджак. Отец был очень тяжелый, и она едва не надорвалась, пока смогла поставить его на ноги. Воняло от него так, что у неё заслезились глаза.

– Кто это вообще такой? Как ты с ним связался?

– Как кто? Это же мой одноклассник. Мы с ним в пятом классе за одной партой сидели! – бормотал отец, еле-еле ворочая языком. Маша взвалила его левую руку себе на плечо, – та была тяжёлая, как шпала, – и медленно-медленно, шаг за шагом, повела отца в сторону дома. Только бы сейчас не заблудиться в этих высотках и не напороться на ту шантрапу…

– Какого хрена ты начал с ним пить?! – кряхтела она. Какой же её отец всё-таки кабан. Килограммов сто точно будет. Каждый шаг давался с большим трудом. По несвязному пьяному бреду отца она поняла, что Кузьмич перехватил отца на подходе к её дому, они разговорились, вошли в квартиру, где сначала вместе безрезультатно пытались починить кран, а потом бросили это занятие и распили бутылку водки, что была у Кузьмича с собой. Якобы в честь его дня рождения. Водка быстро кончилась, тогда отец предложил сходить в магазин и купить ещё, тем более, что закуска у них уже была. Со всей накупленной с Машей снедью они затарились водкой в ближайшем ларьке и пошли к Кузьмичу домой. Что было дальше, отец не помнил, помнил только, как они с бывшим одноклассником сильно подрались, и тот бросался в него его же продуктами, и все пятна на костюме – это жир и масло от салатов.