Рита стояла у кровати бабушки, прикрыв лицо руками. Баб Нюра лежала как обычно, словно спала. Только бледность лица и умиротворенность говорили о том, что женщина умерла.
А дальше всё с бешеной скоростью завертелось в бесконечных хлопотах. Вызвали скорую помощь для того, чтобы зафиксировали смерть. Тело забрали в морг. Врачи сказали остановка сердца. Рита беспрестанно плакала. У меня же слёз отчего-то не было. Надо было принимать ряд решений. Когда бабушкино тело забрали в морг, Ритка ушла в комнату и проплакала весь день. Я её не трогала лишний раз, сама обошла всех бабушкиных подруг известила о случившемся. Баба Зина взяла на себя заботы о месте на кладбище, остальные позаботились о прочих вещах. Нам с Ритой предстояло накрыть поминальный стол. Дверь в дом была постоянно открыта, люди приходили прощаться с бабушкой. Все два дня мы почти не спали, встречали и провожали людей. Вокруг всё было в венках и траурных лентах. Рита не отпускала ни на минуту мою руку. Да и я не хотела её оставлять надолго одну. Слёзы так и не пришли, внутри будто всё выжгли, пустота полнейшая. Жизнь словно на прочность меня испытывала, продолжая отбирать всё, что я любила и бережно хранила.
После похорон было тяжело находиться в бабушкином доме, но нам ничего другого не оставалось. Через две недели мы сдали последние экзамены и, не дожидаясь выпускного, на который если честно и не собирались идти, забрали аттестаты. Сидя на скамейке в сквере недалеко от школы, мы праздновали мой день рождения и наше окончание школы поеданием мороженого в вафельных стаканчиках.
– Ань, а ты куда поступать будешь? – неожиданно спросила Ритка, хотя мы не раз обсуждали с ней вопрос поступления.
– В город поеду. В архитектурный хочу на градостроительство.
– А я в педагогический, на учителя русского и литературы.
– Он и у нас есть. Филиал института в училище открыли.
– Я знаю. Но я с тобой хочу. Ань, − она сдала своей рукой мою ладонь, − у меня же никого больше нет, кроме тебя. Никого не осталось…
Вот так мы и уехали тогда с Ритой в город. Собрали сумки. Сдали бабушкин дом, чтобы какие-то деньги на жизнь были. Поступили. Нам дали места в соседних общежитиях. Пришлось меняться и подкупать комендантов, чтобы нас заселили в одну комнату.
Жизнь, как нам тогда казалось, начинала налаживаться, и, наконец, наступила белая полоса. Мы даже за лето успели найти работу. Я подрабатывала уборщицей в одном небольшом кафе, а Рита устроилась на полставки продавцом в магазин цветов. Мы предвкушали начало учебного года, радости студенческой жизни, но всё сложилось иначе…
В один из первых дней сентября на работе мне стало плохо. Я как раз заканчивала мыть подсобное помещение. Голова закружилась, тошнота подступила к горлу. Администратор Галина Дмитриевна, увидев мое состояние, отпустила меня домой отлежаться. Но такое в последние дни уже случалось, поэтому вместо дома я направилась в ближайшую поликлинику, даже не догадываясь, чем для меня это закончится. Оттуда меня отправили в женскую консультацию, как-то двусмысленно хмыкнув.
– Голубушка, да ты беременна. Шесть-семь недель, сердечко уже бьется, – врач заполняла какие-то бланки, не обращая на меня никакого внимания.
– Вы не могли ошибиться? – даже сама не узнала свой голос. Женщина-врач среднего возраста повернулась ко мне.