Во всех лагерях обожают отлынивать. Любое мало-мальское дело, случается, отдают на выполнение постороннему. Снизят выгоду себе порядком, отдав за поручение не лишнюю горсть наггетов, совсем сдуру – свитками, эликсирами ценными прельстят. Сделают больше, чем сама награда за поручение, лишь бы не работать.

Я рассматривал товары, а краем уха уже слышал – близились напевы:

…

Эх, радуга ты, радуга.

Веселишь меня!

Эх, радуга ты, радуга.

Жаль, что не моя!

Как жаль, что ты соседская,

Как жаль, что Коли Загорецкого!

…

Бард делал обход. Рано он сегодня! Я внимательнее стал слушать:

…

Ему из хижины видна,

А мне – из замка только фигу разглядеть.

Кого винить, кого мне ненавидеть?…

Остаётся лишь от наггетов балдеть!

Эх, радуга ты, радуга.

Веселишь меня!

Эх, радуга ты, радуга.

Жаль, что не моя!

Пойду я по наклонной,

Осушу я кубок свой бездонный.

А чтобы слезы начисто отсечь,

Придется в небо больше не смотреть.

Эх, радуга ты, радуга.

Веселишь меня!

Эх, радуга ты, радуга.

Жаль, что не моя!

…

Бард часто и шумно разгуливал по Лагерю, отношение к нему держалось неоднозначное. Частенько наскучивал, раздражал, прерывал тихие разговоры, порой вносил разлад в неторопливые думы.

Но бывало, слушали в радость. Простенькое, ненавязчиво рассказанное, приходилось по сердцу народу.

Потому гнать, не гнать, вопрос не подымался.

…

Полный день скитался на природе –

Каждый уголочек прошерстил!

Не нашел я Грозный Меч,

Вернулся, кажется, с другим.

…

Бард близился к торгу, другие стали привычно глазеть. Чего напоет? Али изречет?

Была занятная особенность. Словоплет надевал высокий черный котелок на голову, из тканей, каких не было нигде. Откуда взял – не говорил. Так и оставили с котелком, ничего не предложили. А он радостный.

…

Мой корабль поднялся́ над водной гладью, запарил под небеса.

Выбираясь из стальных объятий

Я изрек создателям – пока!

…

Часто пел о странствиях, землях неведомых, все о каких-то мирах да морях. Мы ему – пой проще, вокруг что видишь, то и пой. А он все о морях да о мирах.

…

Непонятными стали враги,

Мир глядит неприветливо.

Я не устану с дороги – с тоски

Я разучился уставать, я продолжу! Немедленно!

Дайте время – дойду до финала доски!

Не пугай меня мир непонятный,

Я давно уже пуганный, давно уже свой.

Пришел к тебе, я – гость безоглядный,

Соловьем заливаюсь, мчусь я, грозой.

Я не выучил слов таких, правильных.

Чтоб тебе поугоднее,

Чтоб тебе по чутью.

Я дойду до конца – не маленький.

Пройду этот мир, я тебя победю!

…

Из толпы доносилось: «Во лапочет, во заливает!», «Что за хриндилюнина, Бард?», «Веселова штоле нет?»

– Я сейчас! Гармошка моя остывает!

– Мы те ща наденем на голову! Гармошку твою!

Торг дружно заржал. Кажется, ржали навесы и товары, земля под ногами тряслась.

Бард, понятно дело, обиделся, ушел восвояси. Я не дразнил, но и против коллектива идти – не правильно.

После песнопений Барда, я решил ободриться и направился к местному повару ухватить ежедневную порцию стряпни. День только начинался.

Готовку почуял за версту. Жителей Лагеря ждал забористый супец из дикой марошки и плодов кулябиня.

Бульон традиционно из мяса бурдука. А что, ходовая пища, охотники частенько приносят.

Повар готовил супы. Все, он считал, были разными. На деле же напоминали один о другом.

Но это не важно. После стряпни я чувствовал прилив сил, до полудня он не иссекал.

Олли, местный повар, готовил для людей попроще. Твердо, будто на поле брани, стоял на раздаче у котелка, ожидая наплыва голодных fellas.

Поварской фартук, когда-то белый, выносил многие подробности готовки. На голову Олли надевал синюю фуражку, и я не мог взять в толк, почему именно синюю. Но спрашивать стеснялся. Обиделся повар – не видать супов, прибавку силы до конца полудня.