Для Маши дорога к счастью, обещанному генсеком, началась с университета. Легко поступила, легко училась, легко защитила диплом.

А сейчас она, преподаватель русского языка и литературы, едет в одно из белорусских сёл сеять «…разумное, доброе, вечное». В отличие от своей первой учительницы, которая сеяла вражду между детьми, деля их на докрасна заласканных и опальных. Это её, Машин, выбор: и неведомая Белоруссия, и учительство.

Хорошее было время, подумала Мария, полное надежды, веры и любви. Молодость есть молодость, ей свойственно заблуждаться, ошибаться и быть при всём этом счастливой. Может, потому нам и кажется то время лучше сегодняшнего, что мы были молодыми? Наверное, да. Только вот почему-то у сегодняшних молодых нет той, нашей, надежды и веры.

Председательский «бобик» лихо развернулся перед крыльцом П-образного деревянного здания, и высунувшийся из машины шофер так же лихо отрапортовал стоящему на крыльце мужчине предпенсионного возраста:

– Принимай педкадру, Сергеич! Доставил в целости и сохранности. Откармливайте и воспитывайте.

Сергеич, оказавшийся школьным завхозом, не спеша подошёл к машине, помог вытащить из набитой всякой всячиной кабины небольшой чемоданчик, сетку с книгами, окинул взглядом хрупкую фигурку девушки и ответил:

– Ладно, езжай дальше, ботало!

И уже обращаясь к приехавшей, произнёс:

– Ну, пойдём с жильём определяться. Как зовут тебя, дочка?

– Маша… Петровна.

С жильём определились быстро – люди охотно брали на квартиру специалистов, потому что тех обеспечивали бесплатным электричеством и топливом в виде машины торфа на зиму. Довольно просторный дом был разделён на две половины: одна служила прихожей, кухней и спальней самой хозяйки, пожилой одинокой женщины, вторая половина называлась «чистой».

Незатейливая обстановка: стол в «красном» углу под иконами, убранными вышитыми полотенцами (набожниками), сундук (скрыня) под одежду, широкая лавка и две железные кровати с горой огромных подушек. Сундук, лавка и кровати накрыты домоткаными ковриками-пОстилками. На столе лежала новая клеёнка. Довершали интерьер половички, тоже домотканые, и особенная чистота, присущая только одиноким и очень чистоплотным женщинам.

Вот здесь и предстояло жить Маше, теперь уже Марии Петровне.

Завхоз договорился с бабкой, что Маша будет снимать жильё со «столом», то есть, питаться будет вместе с хозяйкой, и платить за всё будет двадцать рублей в месяц. Плата при зарплате в шестьдесят два рубля вполне приемлемая.

После всего этого Маше едва хватило сил умыться с дороги. Добравшись до кровати, она тут же провалилась в сон, даже не раздевшись и не дождавшись ужина.

Утро началось с голосистой петушиной побудки. Девушка вышла на крыльцо и удивилась теплу последних августовских дней – в Сибири в это время уже заморозки, а тут, хоть босиком бегай! Бабка приготовила завтрак, но Маша попросила чаю и была несказанно удивлена, что чай здесь не в чести и его заменяют взваром из фруктов или молоком. Взвар так взвар. Кстати, он не имел ничего общего с тем жидким мутным компотом из их студенческой забегаловки и очень понравился сибирячке.

Что ж, пора приступать к педдеятельности.

И потекли дни за днями, недели за неделями. Планы, уроки, тетради, совещания. Размеренно и однообразно. А в октябре…

А в октябре появился Костя…

Уроки в ту памятную субботу закончились рано, да и было их у Маши по расписанию только три. Собрала по-быстрому ученические тетради на проверку, положила их вместе с планами и пособиями в учительский портфель, именуемый модным словом саквояж, проверила, нет ли изменений в расписании уроков на понедельник, и заторопилась домой. В коридоре лицом к лицу столкнулась со своей подругой Людой, Людмилой Викторовной, молоденькой учительницей немецкого языка.