Да и читать ни лозунг, ни саму стенгазету никто не будет. Стенгазета нужна комсоргам для отчета о проделанной работе. Кстати, они тоже её не будут читать. Петро в этом был абсолютно уверен и был абсолютно прав.

Маша закончила работу, оглядела зал, прикидывая, куда можно пристроить шедевр их с Петром творческого дуэта, и наткнулась взглядом… на Костю. Он стоял в дверях, смотрел на сцену, где устанавливали трибуну, приветствовал кого-то взмахом руки и улыбался.

Найдя, наконец, место, достойное для «новорождённой», Маша попыталась при помощи канцелярских кнопок прикрепить её к стене. Но ватман то выскальзывал из почему-то дрожащих рук, то сворачивался в трубочку, а кнопки норовили либо согнуться, либо рассыпаться. Девушка едва не плакала от обиды, что это происходит на глазах у Кости, и он видит, какая она беспомощная и неловкая. Наверное, даже смеётся над ней.

– Давай, помогу.

Егор? Он-то откуда взялся? Он же доклад должен готовить об успехах животноводов?

– Освободился пораньше и пришёл тебя встретить. Вот дождевик захватил, а то в куртке промокнешь, опять поливает, – ответил Егор на её немой вопрос.

Бунт ватмана был подавлен, почётное задание выполнено, можно идти домой. Маша отнесла коробку с канцтоварами в подсобку, закрыла её на замок, ключ положила в карман куртки. Как же пройти мимо Кости?

Но Кости в дверях уже не было.

Выйдя на улицу, вспомнила о ключе от подсобки. Господи, его же нужно было отдать заведующей!

– Егор, подожди минутку, я сейчас!

Сунув ему в руки дождевик, забежала в тёмное фойе и замерла на входе в зал – Костя стоял у её стенгазеты и прижимал нижний угол листа к стене. Вероятно, им с Егором не удалось подавить бунт до конца.

Маша отошла от двери. Сердце бухало так, что, казалось, это слышит не только всё их село, но и два соседних.

Усмирив окончательно строптивый угол стенгазеты, Костя вышел из клуба. Машу он не заметил.

На торжественную часть вечера Маша с Людой немного опоздали и пришли в самый разгар награждения. Кому-то достались часы, кому-то – кухонная посуда. Самыми ценными считались «Почётная грамота» и вымпел – красный флажок с надписью «Ударник коммунистического труда». Труд Егора оценили и тем, и другим. Маша от души радовалась за него, даже гордилась им.

Награждённый Егор сел рядом, и Маша в качестве поздравления по-дружески чмокнула его в благоухающую «Тройным» одеколоном щёку.

– Ого, ещё одна награда, – слегка насмешливо произнёс чей-то голос за спиной Маши.

Его она не могла спутать ни с каким другим, он слишком долго звучал в ней, он был единственным и неповторимым!

У Маши застучало в висках, и что-то, неведомое ранее, горячими волнами ходило в груди, подкатывалось к горлу и пыталось вырваться наружу.

– Костя? Здорово! Сколько лет, сколько зим! – обрадовался Егор, протягивая для приветствия руку. – А это Маша, Мария Петровна, наш педагог! Знакомься!

Слово «педагог» он произнёс торжественно и шутливо поднял указательный палец вверх.

– Да мы уже, кажется, немного знакомы.

– Кажется, или, действительно, знакомы? – вроде и пошутил Егор, но голос предательски дрогнул.

– Кажется, кажется, – успокоил его Костя и улыбнулся. – Мария Петровна и забыла наше знакомство длиною в один-единственный вальс.

– А, – облегчённо выдохнул Егор. – Перекур перед танцами?

Прикурить в тот момент можно было и от Машиных пылающих щёк.

Костя не курил, Егор тоже. Но они вышли на улицу. Они были друзьями, а друзьям, если они долго не виделись, поговорить всегда найдётся о чём. О Маше разговора не было, хотя каждый из них думал сейчас только о ней.

А Маша, вначале возликовавшая – Он помнит меня! Он помнит! – опять сникла. А что помнит-то? Вальс?