– Старший оперуполномоченный контрразведки Смерш, капитан Хижняк.

– Старший лейтенант Сташевич.

– Лейтенант Орлов.

Кислицын пожал руку каждому из членов группы, глубоко посаженные глаза внимательно смотрели в лицо каждому из смершевцев, особенно задержавшись на юношеском лице лейтенанта. Орлов спокойно выдержал этот взгляд.

– Что ж, давайте к делу, – Кислицын жестом пригласил к карте.

Стоявшие возле стола офицеры расступились, освобождая место.

– Здесь, в районе пакгаузов мы блокировали группу немцев. Это военнопленные, которых этапировали в лагерь. Они совершили дерзкий побег на станции Волховст-рой, где состав стоял на заправке. Это узловая станция, где пересекаются несколько крупных железнодорожных веток, где очень оживленное движение и где полным-полно вооруженной охраны, военнослужащих разного рода, есть служебные собаки. Они сумели уничтожить конвой, завладеть автоматами и ножами, сумели избежать проверки документов и покинуть здание вокзала, несмотря на комендантский патруль. И собаки не смогли взять их след.

– Кайенская смесь? – коротко спросил Хижняк.

– Именно, – кивнул полковник. – Смесь крепкого табака и черного перца, – пояснил он своим подчиненным. – Используется, в частности, чтобы отбить нюх розыскных собак. Продолжаю. Затем на попутке они добрались до города, проникли сюда, в порт, заколов охрану одним ударом ножа. Со спины прямо в сердце. Трое мертвы, один, который успел обернуться, тяжело ранен.

– Парши?[2] – так же коротко спросил Хижняк.

– Именно, – снова кивнул полковник. – Интереса в смысле информации уже не представляют. Плен для них – тягчайший позор. Живыми не дадутся. Ваша задача – уничтожить группу.

– Сколько их?

– Шестеро. Шестеро опытных, прекрасно обученных вояк, которые уже достаточно оправились от ранений.

– Ранения конечностей? – уточнил Хижняк.

– Именно, – еще раз повторил Кислицын, с явной симпатией поглядывая на Хижняка. – При пленении диверсантам стараются нанести ранения по конечностям, то есть обездвижить, – объяснил он окружению.

– Чтобы, значит, убежать не смогли, гады, а показания, чтобы, значит, можно было из них выбить? – радостно встрял в разговор маленький, юркий лейтенантик-артиллерист.

– Именно, – Кислицын удовлетворенно произнес свое любимое слово.

«Что это у него здесь, курс молодого бойца? – Хижняк раздраженно оглядывал офицеров. Трое – из НКВД, двое – артиллеристы. – Те еще помощники», – мысленно вздохнул он и коротко спросил:

– Какие действия предпринимались?

– Была попытка взять их. Они мне роту солдат положили. Ведь ухитрились склад с горючим вычислить, гады! Там и засели. Если что, весь порт полетит к чертям собачьим!

– Сколько времени они в засаде?

– Заняли склад где-то между девятнадцатью тридцатью и двадцатью. То есть, около шести часов, – взглянул на часы Кислицын. – За это время подтянули солдат НКВД, они в оцеплении. Весь порт по периметру взят в кольцо. В город им не выйти.

– Когда была перестрелка?

– В девятнадцать тридцать.

– С тех пор их не трогали?

– Не трогали.

– Что ж, в целом обстановка ясна. Теперь обсудим детали.

Когда троица вышла на улицу, всю территорию порта окутал густой утренний туман. В молочно-белой мгле едва угадывались три мужские фигуры и стволы автоматов.

– Смертники, – глядя им вслед, тихо проговорил один из солдат оцепления.

– Чего это ты? – недовольно спросил другой, значительно старше.

– Так положат их фрицы, к гадалке не ходи. Роту положили, а этих – трое. Да один совсем вроде пацан.

– Ты на медведя ходил когда?

– Не, а че?

– А ниче! Есть такие, кто ходил! – веско отмерил пожилой.

Хижняк, усмехнувшись, прошептал: