А эта тварь мирно уместилась возле меня и положила башку мне на колени.

Потом уже, через какое-то время, я к нему привык. Не сразу, но привык. Оказался он существом удивительно добрым и умным. Звали его Тим. Тимофей. Никого он не трогал, лежал себе и лежал. Или подползал, чтобы его гладили. Кормили его два раза в месяц. И он замечательно играл с Олькиной младшей сестрой. Он сворачивался кольцом, и она сидела внутри, как в маленьком манеже, и играла или спала. Он позволял ей делать с собой что угодно. Единственное, он не подпускал ее к балконной двери. Как только она перелезала через него и начинала ползти к балкону, он тут же распрямлялся, тюкал ее носом и загонял обратно в круг, куда она с хохотом и опрокидывалась.

Ах, этот седьмой класс! Моя первая любовь и мои первые награды.

В седьмом классе я получил первый юношеский разряд по плаванию и по стрельбе.

К плаванию меня приучил отец, который с пяти лет возил меня по воскресеньям на «Автозаводскую» в бассейн ЗИЛа.

А стрелять я ездил два раза в неделю в Мытищи на стрельбище «Динамо». Стреляли мы из мосинских винтовок образца 1891 года по пистолетным мишеням. Нормальный стандарт: «лежа», «колено», «стоя». Сначала на 100 метров, потом на триста, а к концу я уже кучно клал на пятьсот и на шестьсот. Правда, с оптикой.

По воскресеньям вечером я еще ухитрялся ходить в конькобежную секцию в Институт физкультуры на улице Казакова и вместе с Колькой Болотовым записался в кружок «Радио и телемеханики». Но позаниматься там как-то не случилось.

То ли в самом конце мая, то ли в начале июня мы бездумно брели с ним по улице, поглядывая на девчонок и болтая ни о чем. Занятия в школе закончились, планов не было никаких. А какие планы? Как родители решат, так и будет. Может, в пионерский лагерь, может, на море, а может, снимут дачу под Москвой, и придется сидеть там до осени.

Но!

Это «но», как я уже говорил, преследует меня всю жизнь. Я не знаю, что это: судьба, случай, предназначение… не знаю. Оно есть, и все!

Разглядеть эту бумажку мы в любой другой ситуации не могли! Не могли, и все. Мы просто шли мимо, и она чуть отлепилась от доски объявлений и висела на одном уголочке. И я ее поправил. Все! Ничего больше!

Но с этого все и началось.

Прямо напротив планетария по другую сторону Садового кольца в ту пору находился Дом туриста. Здание то стоит там и сейчас, что в нем, понятия не имею, а тогда был Дом туриста. Даже, по-моему, центральный.

И бумажка эта висела на доске объявлений как раз на углу этого самого дома.

Там было написано: «Требуются два студента для работы в Восточную Сибирь в экспедиции профессора Вашкова. Обращаться в ЦНИИДИ, Миусская площадь, дом…».

Казалось бы, ну что особенного? Ну, бумажка! Что такого? Плюнуть и растереть!

Так нет же! Черт дернул нас зайти внутрь. Он же поволок нас в комнату орготдела, и в результате мы вышли оттуда с направлениями в этот самый ЦНИИДИ. Нас никто ни о чем не спросил. От нас не потребовали документы. Просто спросили, что надо. Потом – как фамилии. Потом заполнили бланки и сказали, куда ехать! Все!

И мы поехали в ЦНИИДИ. Как оказалось, это был Центральный научно-исследовательский дезинфекционный институт.

Мы показали при входе направления, и нас отвели в какой-то кабинет.

И мы вошли!

И именно с этой минуты как будто за нами закрылась дверь в один мир и открылась другая, в иное измерение.

В кабинете сидел совершенно обаятельный человек, которого звали Андрей Николаевич Алексеев. Был он профессором и завлабораторией чего-то.

Через полчаса беседы мы уже были готовы ехать с ним не только в Восточную Сибирь, но и к черту на кулички! Правда, в экспедицию брали студентов, но мы его уговорили. В два голоса мы сплели целую грустную историю о наших младших братьях и сестрах, которых надо кормить, и о родителях, которые зашиваются на двух работах, и что мы уже решили перейти в вечернюю школу, чтобы хоть как-то помочь несчастным нашим предкам!