– Она не так нервничала, как ты. – Громадная челюсть мистера Дака выдалась вперед, и на лице у него появилась озорная усмешка. – Она очень внимательна к тебе. Очень внимательна. Пока ты спал, она два раза приходила взглянуть на тебя.

– Я сплю?

– Естественно… Крепко спишь.

Пламя свечи ослабевало, по мере того как расплавленный воск заливал фитиль. Снаружи стрекотали цикады. Сверху капала похожая на ледяную воду кровь. Меня бросало от нее в дрожь, и, чтобы согреться, мне приходилось кутаться в простыни.

– Что случилось с ящерицей, Дак?

– С ящерицей?

– Она убежала. Во время грозы она оставалась у меня на ладони, а здесь она убежала.

– Мне помнится, она убежала во время грозы, Рич.

– Но я держал ее в руке.

– Ты в этом уверен, Рич?

Восковая лужица на верхушке свечи стала слишком большой. Неожиданно она пролилась через край, и фитилек снова ярко загорелся, обрисовывая четкую тень на потолке. Там был контур бескрылой летучей мыши с повисшими когтями и тонкими лапами.

– Молния, – прошептал я.

Челюсть выдалась вперед.

– Вот молодец…

– Да пошел…

– Хорош малыш.

– …ты.

Минуты пролетали незаметно.

Утро уже давно наступило, подумал я. Просто стало очень жарко. Внутри дома царила темнота, свеча по-прежнему горела, а значит, временные ориентиры отсутствовали.

В ногах моей кровати сидел Будда в позе лотоса. Ладони его покоились на бледно-желтых коленях. Необычный Будда – женщина с американским акцентом. Под ее темно-оранжевой майкой отчетливо обрисовывались тяжелые груди; ее длинные волосы были собраны в пучок, отчего лицо казалось совершенно круглым. На шее у нее висело ожерелье из морских ракушек. Возле нее горели курительные палочки. Ароматный дым тонкими спиралями устремлялся к потолку.

– Доешь, Ричард, – сказала Будда, указывая глазами на миску, которую я держал в руках. Она была сделана из половинки недавно сорванного кокоса, и в ней еще оставалось немного приторного рыбного супа. – Доешь его.

Я поднес миску ко рту. Запах благовоний смешался с запахом рыбы и сладкой приправы. Я снова опустил миску.

– Не могу, Сэл.

– Ты должен доесть его, Ричард.

– Меня вырвет.

– Ты должен, Ричард.

У нее была американская привычка часто повторять имя собеседника, что производило странное впечатление обезоруживающей фамильярности и одновременно принужденности в обращении.

– Честное слово, не могу.

– Тебе это поможет.

– Я уже почти все съел. Посмотри.

Я поднял миску – пускай Будда убедится, что я не вру. Мы уставились друг на друга через испачканные кровью простыни.

– Ну хорошо, – наконец вздохнула она. – Наверное, этого будет достаточно. – Она скрестила руки на груди, прищурила глаза и сказала: – Ричард, нам нужно поговорить.

Мы были одни. Время от времени кто-то заходил в дом, кто-то выходил, но я не смог никого увидеть. Я слышал, как открывалась дверь в противоположном конце дома. Пока она оставалась открытой, в темноте виднелся маленький прямоугольник света.

Когда я начал рассказывать о том, как обнаружил тело мистера Дака, Сэл помрачнела. Ее реакция была не слишком явственной: у нее только резко дернулись брови и напряглась нижняя губа. Наверное, она уже знала о смерти Дака от Этьена и Франсуазы, поэтому эта новость не ошеломила ее. Ее эмоции было трудно понять. Казалось, она больше сочувствовала мне и будто сожалела о том, что мне приходится рассказывать такие ужасные вещи.

Больше Сэл ничем не выдала своих чувств. Она не перебивала меня, не хмурилась, не улыбалась и не кивала. Она просто неподвижно сидела в позе лотоса и слушала. Сначала ее бесстрастие приводило меня в замешательство, и я умышленно сделал паузу после изложения основных событий, чтобы дать ей время высказать свое мнение, но она лишь молча ждала продолжения моего рассказа. Вскоре я поймал себя на том, что все говорю и говорю, будто она была магнитофоном или священником.