– Ну конечно!

– Да ты и так какое пузо отрастил! – сказал Фридман, смеясь. – Так хоть прогуляешься, килограммчик-другой скинешь. Здесь все продумано! Специально для таких, как ты!

Ирония состояла в том, что сам Фридман выглядел едва ли не в два раза крупнее Судьбоносного, с которым они были знакомы много лет. Вообще, шутки про лишний вес он любил чрезвычайно. И даже своего коллегу инженера Иваницкого, который по сложению чуть толще черенка от лопаты – кожа да кости, – то и дело похлопывал по плечу, приговаривая:

– Эх, Витя, набрал же ты в весе, скажу я тебе! В прежние времена тебя бы и на борт-то не пустили.

За такие слова на него никто не обижался, потому что, во-первых, делал он это по-доброму, а во-вторых, все понимали, что шутит-то он над собой. А со своим лишним весом он ничего поделать не мог – или не хотел.

Так, перекинувшись еще несколькими фразами, Судьбоносный и Фридман вышли из лифта и двинулись в сторону столовой.

– А ведь лет пятнадцать назад нас с тобой в рейс не взяли бы! – сказал Фридман.

– Из-за твоего живота? – уточнил Судьбоносный.

– Почему сразу из-за моего? – изобразил удивление Фридман.

– Потому что он на десятерых тянет!

– В другой раз так и скажу: значит, это килограммы за меня, за Судьбоносного и еще… Вон еще за Блока.

Они остановились у двери столовой, куда в то же самое время с другой стороны коридора подошел Иван Блок.

– Что это – за меня? – спросил он, здороваясь за руку с Фридманом и Судьбоносным.

– Да, говорю, из-за тебя я тут… из-за тебя. Не изобрел бы ты этот прыгучий движок – так и сидел бы я сейчас дома, смотрел «Рабыню Изауру», как в старые добрые времена…

– Это почему? – спросил Блок.

– А кто бы пустил на борт мои сто пятьдесят килограммов?!

И он залился смехом.

– Да, топливо экономить мы научились, – сказал Блок. – Так что добро пожаловать! Можешь еще немного добрать!

– Вот сейчас и доберу!

Приятели засмеялись, перешагнули порог столовой, но вдруг где-то в коридоре, сзади, услышали звук рвотных позывов.

– Что за?.. – спросил Блок, развернулся и выглянул в коридор (он вошел последним и потому стоял ближе всех к двери).

Он посмотрел направо – пусто, налево – и глаза его расширились, а на лице появилось выражение крайнего удивления. В нескольких метрах от входа в столовую, согнувшись пополам и опершись рукой на стену, стоял Капитан Назаров. Его рвало. Рядом с ним с одной стороны валялась еще дымящаяся сигарета, а с другой – бутылка водки, из горлышка которой вытекали остатки.

Рвотные позывы еще раз сотрясли его тело, он издал: «Бэ-э-э», выдал на стену небольшую порцию жидкости и произнес что-то нечленораздельное, эмоциональным посылом похожее на ругательство.

Блок повернулся к товарищам:

– Господа, по-моему, там капитан.

Фридман вытаращил глаза и переспросил:

– Ка-пи-тан?

Судьбоносный молча сделал шаг к двери и выглянул в коридор.

– Да. Это он.

– Дайте-ка поглядеть!

Фридман растолкал приятелей и вышел в коридор.

– Матерь божья! – воскликнул он, увидев пьяного блюющего Капитана Назарова.

А тот точно почувствовал, что на него смотрят: не разгибаясь, повернул голову на бок, увидел Фридмана, какое-то время как будто соображал, кто это, а затем, словно вспомнив, заорал:

– Эй, чучело! Ты чё, ослеп?! Не видишь, кто-то на палубе насрал! Бегом взял тряпку и вытер!

Фридман повернулся к Блоку и Судьбоносному, которые вслед за ним тоже вышли в коридор, пожал плечами и сказал:

– Судя по всему, и правда капитан.

Судьбоносный поморщился, глядя на Капитана Назарова, а потом сказал товарищам, приобнимая их и провожая обратно в столовую:

– Пойдемте есть, господа.