Человек надолго вонзился в упрямые бетонные роговицы, где сегодня выступает ансамбль «ССС»: Сострадание мчится по клавишам, Совесть занимает контрабас, в барабаны бьёт Сумасшествие. Человек так надеялся узреть в себе что-то человеческое, но глаза напомнили ему о том, что Он никогда не владел кием, не держал коктейль Молотова, давно не подливал коньяк в кофе. Не ошибся ли ты с именем, дружок? Человек готов развалиться на бесполезные буквы.

Что-то призывно мелькнуло с обратной стороны зеркала. Неизвестно, как много времени это что-то покорно лежало в тёмном углу в окружении лезвий и платков, но именно сейчас оно захотело покрасоваться.

Пыльная полка дарует умытому деревянную шкатулку с интересным кельтским узором. Открыв ларчик, Человек не испытывает ни капли смущения или страха. Он до того измождён, что не в силах испугаться пистолета, прижавшего ко дну стопку рваных листов. Чёрная смерть, как нарочно, целится в дверь. Воды набралось половина ванны, сколько ртути в голове Человека.

– Нет, это я помогу тебе, – молвит Он. – И знаешь, если ты чист… возможно, тебе просто надоело купаться в грязи. Ты проклял каждую из своих ошибок и теперь готов жить по-настоящему. Этот дом не снесут, Эдель. Его давно уж нет, он сам себя уничтожил. Скажи мне, ты хочешь построить его сызнова?

…О чём ты? Я бы и сломать его не смогла… Если он уничтожен, значит, я на дне, под грудой руин, и меня уже не спасти…

– Но ты ведь не рыхлый кирпич. В тебе есть и свет, и мрак, ты – живое произведение искусства. Не то, что красотой отвлекает от уродливых стен, а то, что способно творить красоту, пробиваясь сквозь стены.

…Не нужна мне твоя помощь. Ты пришёл помочь себе, а там, может, и мне что-нибудь обломится. Я многого не спрошу. Обещаю. Выходи, долго ты там ещё?..

Дверь подёргивается от прикосновения, тень дверного крючка – лезвие тесака. Рука Человека примеривает пистолет, мятый лист выпрыгивает из шкатулки с той смелостью, с какой решаются на дуэльный поединок. Перед глазами гарцуют перекошенные буквы. Отчего-то Человек решил читать вслух.

– Дорогая моя Эдель, как ты там? Я в порядке, если не считать того, что лежу в холодной тёмной землянке и пишу это письмо, можно сказать, на ощупь.

Дверь врезалась в косяки, щеколда страдальчески хрустнула, но удержалась на месте.

…Что ты делаешь? Замолчи…

Часть письма разъело слезами, соли подкидывает скачущий почерк, Человеку приходится додумывать.

– Моя одежда промокла насквозь, желудок не знает человеческой еды уже много дней, но ни о чём я так не мечтаю, как о твоём голосе… Это прозвучит странно, но у войны тоже есть плюс: ей под силу указать, кто тебе действительно дорог.

…Ты не имеешь права! Открой!..

Несчастно взвыла цепь, грохнувшись на пол. Дверь сотряс град ударов, точно стая демонов принялась с разбега атаковать её. Человек на миг замолчал, ощутив себя прячущимся от огня за бумажной ширмой. И, когда Он подумал сдаться, незримая сила наполнила голос. Он вложил каждое слово в камень и прицелился в дрожащую дверь.

– Мне ужасно больно, но не пуля тому виной, а осточертелое одинокое ложе. Будь проклят тот огромный клок земли, что разделяет нас! Эдель, ты моя единственная драгоценность, мой кислород, мои солнце и радуга!

Стены темнеют, под их кожу точно забрался огненный спрут. Шум воды, громче прежнего, подбирается к уху. Стоишь по пояс в воде, но в то же время сух. Кажется – шепчешь, на деле же рвёшь глотку.

– Когда я вернусь, всё может сильно перемениться, но я отдам все силы, чтобы вернуть наш март. Обещаю, мы построим его заново, сделаем ещё лучше и уже никогда не отпустим!