Звук прибоя затих вдали, и стал слышен говор в комнате. Все думали, что делать и не надо ли вмешаться.

– Это пистолет, – сказал он голосом столь же неуверенным, как выражение его лица.

Я кивнула. Снова опустилась на каблуки, перестала стоять на цыпочках, перестала помогать ему соблазнять меня магией своей матери – или своей собственной.

Он еще пропустил большой нож сзади, потому что взялся за середину спины уже возле поясницы. Такого размера клинок не заметить? Младенец, сущий младенец. И я бы это сказала, даже если бы ему было не семнадцать, а двадцать семь. Младенец – не по годам, но в моем мире. Нельзя не заметить нож длиной в локоть и остаться в живых – надолго. В моем мире так не получается.

Я посмотрела ему в лицо. Чернота стала уходить, оставляя человеческие карие глаза. Он был сыном вампира и сирены, но жизнь его была куда добрее, защищеннее, чем моя. Я оставлю его этой доброте.

И я освободилась из его объятий. Совсем.

– Пойди сядь, Томас.

Он замялся, оглянулся на мать. Она смотрела на меня, не на него, смотрела своими черными глазами. Лицо ее стало задумчивым, будто она не знала точно, как понимать только что увиденное.

– Делай, как сказала Анита, – произнесла она наконец.

Он вернулся к двойному креслу, сел рядом с братом. Мы с Теа остались смотреть друг на друга.

– Он только на миг заколебался, – сказала она, – но этого было достаточно.

– Это не его сила, – сказала я. – Пока не его. Это твоя сила. Ты ему одолжила силы достаточно, чтобы меня подчинить.

Она сделала жест, очень похожий на пожатие плеч, но при этом широко развела руками. Очевидно, это значило: «Может быть» или «Тут ты права». Не уверена, что поняла правильно, и не уверена, что мне это было интересно.

– Ты приветствовала Томаса, но у нас есть еще двое сыновей, – сказала она.

Рядом со мной встал Мика, взял меня за руку:

– Ради справедливости по отношению к прочим нашим гостям нам следует приветствовать спутников Огюстина.

– Это всего лишь оруженосцы его и любовница. Мы же привезли вам нашу плоть и кровь, плод нашей жизни.

Мика кивнул, продолжая улыбаться:

– Мы это ценим, но…

Я прервала его:

– Хватит, Мика. Спасибо за вежливое и гостеприимное поведение, но мне хватит игр на этот вечер.

Он сжал мне руку, будто говоря: «Веди себя хорошо».

Я пожала руку ему в ответ, но с хорошим поведением на сегодня покончено. Грубить я не буду, но…

– Я буду приветствовать Огги и его спутников прямо сейчас, потому что они не пытались мне задурить голову. Пока здесь не будет Жан-Клода, вы и ваши сыновья будете ждать приветствия.

– Значит, шлюха Огюстина превосходит по рангу моих сыновей?

В голосе Теа прозвучала неподдельная злость.

С другого конца комнаты донесся возмущенный вопль – женский голос пытался протестовать, а Огги успокаивал женщину. Я покосилась в ту сторону – он говорил с величавой брюнеткой в очень коротком платье. Она просто бесилась, и я могла ее понять.

Обернувшись к Сэмюэлу, я сказала:

– Скажи это ей ты, Сэмюэл. Объясни своей жене, что она чертовски близко подошла к злоупотреблению гостеприимством.

– Если мы действительно злоупотребили вашим гостеприимством, то Жан-Клод может отозвать гарантии нашей безопасности, – сказал он странно тихим глубоким голосом.

– Я это понимаю.

– Мы действительно тебя так напугали?

– Я согласилась, чтобы мою силу испытала Теа, но не Томас. Об этом мы не договаривались. Мне говорили, что ты – муж чести. Заманивание и подмена – не слишком честные поступки.

– Ты слышала наш разговор, когда Томас тебя трогал? – спросил Мика.

Я глянула на него и покачала головой:

– Я слышала только его голос и шум моря – больше ничего.