Бледная Теа была удивлена, но Сэмюэл выглядел довольным.

Огги рассмеялся – коротко, очень по-человечески, и я не могла к нему не обернуться.

– Жан-Клод говорил, что ты – глоток свежего воздуха, но к такому ветру честности мы, боюсь, не готовы.

– А мне нравится, – возразил Сэмюэл.

– Только потому, что ты в качестве обманщика безнадежен, – ответил Огги.

Сэмюэл посмотрел на него в упор:

– Никто из нас, поднявшихся до мастера города, без обмана обойтись не может, старый друг.

Веселья на лице Огги убавилось, потом оно исчезло. Я поняла, что ни у кого из мастеров вампиров, которых я видела, такого подвижного лица не было, такого выразительного, – поняла, когда оно стало совершенно пустым, как бывает только у очень старых вампиров.

– Верно, старый друг, но ты предпочитаешь честность.

– Это да, – кивнул Сэмюэл.

– Тебе нравится честность? – спросила я. – Тогда меня ты просто полюбишь.

Короткий взрыв смеха донесся из двух – как минимум – разных углов комнаты. В одном, живописно расслабившись, стоял Фредо, и черная футболка на нем чуть оттопыривалась там, где он прятал ножи. Другие ножи были на виду – два больших на каждом бедре, как у бандита давних времен. Смуглое лицо сморщилось от смеха, черные глаза сверкали из-под завесы темных волос.

А еще смех прозвучал почти из противоположного угла. Клодия – почти шесть футов шесть дюймов, самая высокая женщина на моей памяти и серьезно занимается штангой. Рядом с ней тощий Фредо кажется тростинкой. Черные волосы она завязала в свой обычный хвост. Косметики на ней никакой не было, и все же лицо поражало своей красотой. Клодия еще меньше заботилась о женственном виде, чем я, но даже при всех занятиях штангой тело ее было полностью женским. Если бы не рост и не мышцы, она была бы из тех женщин, которым на улицу не выйти, чтобы к ним тут же не пристали или хотя бы не пялились на них. Пялиться-то все же на нее пялились, но в основном мужчины ее боялись, и не зря. Наверное, она здесь единственная, кроме меня, женщина с пистолетом. Сейчас ее лицо поплыло от смеха, все еще булькающего в глотке. Смех у нее приятный – горловой и глубокий. Не знаю даже, слыхала ли я его до этой минуты.

– Что смешного? – спросила я у обоих.

– Извини, Анита, – ответила она все еще булькающим голосом.

– Ага, извини, – кивнул Фредо, – но ты – «честная»? Бог ты мой, «честная» – очень-очень слабое слово.

Мике тоже пришлось прокашляться, и даже у Натэниела лицо будто горело усилием не улыбнуться.

Я постаралась подавить в себе злость – и подавила. Очко в мою пользу.

– Я умею лгать, если надо.

И сама услышала, каким обиженным голосом это было сказано.

– Но это не в твоей натуре, – заметил Фредо. Слишком восприимчив для простого солдата.

– Он прав, – сказала Клодия, подавившая наконец приступы смеха. – Но я прошу прощения за эту выходку.

– Она вроде тебя, Сэмюэл, – сказала Теа. – Честное сердце.

– Это было бы хорошо, – сказал он.

И его интонация заставила меня обратить внимание на еще некоторых участников этой вечеринки. Мои мысли насчет предполагаемого свойства оказались чуть слишком точными насчет Сэмюэла и Теа: они в качестве pomme de sang предлагали мне на выбор трех своих сыновей. Мне это показалось жутковатым, но все вампиры мне объяснили дружно, что вампы по-настоящему старые – родом из тех времен, когда брак по сговору между власть имущими был нормой, а не исключением.

Близнецов заметить было легко, поскольку они были одинаковы. Их имена я знала: Томас и Кристос. Цвет волос им достался от матери, а небрежные короткие кудри – от отца. И оба они были выше отца, где-то пять футов десять дюймов, как мама. Но они были худощавые, еще мускулы не развились. Разглядев любопытные лица, я поняла, что они молоды. Очень молоды. Естественно, лет им должно быть не меньше, чем требует закон, иначе бы Жан-Клод не согласился, но с виду они казались моложе. Может быть, морской народ развивается медленнее людей.