Вдруг у него стал очень печальный, тоскливый вид.

Я не могла этого видеть и обняла его, и он не сопротивлялся и обнял меня в ответ.

– Что с ней сталось? – спросил Мика.

Он напрягся в моих объятиях, и я знала, что ответ не будет приятным.

– Погибла. Попался ей не тот клиент, и он ее убил.

Я обняла его крепче:

– Натэниел, мне очень жаль.

Он обнял меня – судорожным, почти яростным объятием и отодвинулся, чтобы взглянуть мне в лицо.

– Мне было тринадцать, ей – пятнадцать. Мы оба были уличные проститутки. Оба сидели на наркоте. Ребенку там делать было нечего. – Очень серьезно смотрели его глаза. – Сейчас мне двадцать, тебе двадцать семь. У каждого из нас хорошая работа, деньги, дом. Я чист уже три, почти четыре года.

Я отодвинулась:

– Ты о чем?

– Я говорю, что у нас есть выбор, Анита. Выбор, которого в прошлый раз у меня не было.

У меня пульс забился в горле, грозя задушить.

– Даже если я… – со второй попытки я произнесла это слово, – …беременна, то не знаю, хочу ли я оставить ребенка. Вы ведь это понимаете?

В груди свернулся такой тугой ком, что дышать было трудно.

– Тело твое, – сказал он, – и я это понимаю. Я только сказал, что у нас сейчас не одна дорога, только и всего. А выбор – твой.

– Да, – сказал Мика. – Женщина – ты, и нравится это кому-то или нет, окончательный выбор должен принадлежать тебе.

– Твое тело – и выбор твой, – подтвердил Натэниел, – но тест на беременность нам нужен. Нам нужно знать.

– А сейчас мы опаздываем, – сказала я. – Вам, ребята, нужно в душ, и потом всем нам ехать к Жан-Клоду.

– И ты действительно со всем этим можешь ехать на прием? – спросил Натэниел.

– Должна.

Он покачал головой:

– Опаздывать сейчас модно, а Жан-Клод не будет возражать, когда узнает почему.

– Но… – начала я.

– Он прав, – перебил Мика. – Или только я считаю, что свихнусь, если буду вынужден сегодня улыбаться и кивать, все время гадая?

Я обхватила себя за плечи:

– Но что, если он окажется положительным, что, если…

Я даже договорить не могла.

– Тогда и разберемся, – ответил Мика.

– Что бы ни случилось, а все будет хорошо, Анита. Обещаю, – сказал Натэниел.

Мой черед настал посмотреть ему в лицо и осознать, как он молод. Между нами всего семь лет разницы, но это могут быть важные семь лет. Он обещает, что все будет хорошо, но некоторые обещания сдержать невозможно – как ни пытайся.

Ощущение тяжести сдавило мне горло, выступило на глазах. Я заревела и не могла остановиться. Натэниел обнял меня, прижал к себе, и почти тут же сзади придвинулся Мика. Так они и держали меня вдвоем, пока я выплакивала страх, смятение и гнев на себя – «злость» слишком слабое было бы слово.

Когда я немного отрыдалась и смогла дышать, не всхлипывая, Натэниел сказал:

– Я пойду принесу тест. Мика сходит в душ, пока меня не будет. Я как раз успею вовремя, чтобы тоже помыться, и мы опоздаем совсем чуть-чуть.

Я отодвинулась посмотреть ему в лицо:

– Но если там «да»? То есть как мы тогда поедем веселиться, если «да»?

Мика наклонился над моим плечом, прислонился щекой к щеке:

– Ты не хочешь знать, потому что тогда будет легче притвориться на вечеринке.

Я кивнула, и получилось, что потерлась об него щекой.

– Я принесу тест, – сказал Натэниел, – и мы его проделаем сегодня вечером, когда вернемся. Но возьмем с собой один или два.

От партнера, который считается подчиненным, странно было слышать такую интонацию. Не то что бескомпромиссную, а просто сообщающую, что будем делать.

– А что, если кто-нибудь его в наших вещах найдет? – спросила я.

– Анита, тебе придется когда-нибудь сказать Жан-Клоду и Ашеру, – сказал Натэниел.

– Только если результат будет положительный.