– Устала? – спросила ее мать. – Ты ведь столько сил потратила на этот ужин, верно?

– Нет, – раздраженно ответила Мэри. Лицо ее вспыхнуло, как если бы она попалась на какой-то самовлюбленной нескромности. – Нет, ни капельки не устала. Просто – ну, праздник же. Сама знаешь.

– Знаю, – ответила мать.

Отец Мэри сидел рядом с матерью, сохраняя совершенное, словно бы глубоководное безмолвие. София, жена Эдди, встала, чтобы помочь Мэри убрать со стола. Она взяла тарелку Константина, и тот улыбнулся ей с ледяной сердечностью иноземного принца. Весь ужин он вел себя осмотрительно, общительно, иногда заливаясь смехом еще до конца рассказываемого кем-нибудь анекдота. К приходу гостей Константин надел темно-синий блейзер и галстук в полоску, подаренный ему Мэри на день рождения.

– Все получилось замечательно, милая, – сказал он. – Лучше не бывает.

Мэри улыбнулась и, попытавшись набрать полную грудь воздуха, ответила:

– Спасибо, радость моя.

В гостиной Билли и Сьюзен играли с сыновьями Джоуи и Элеонор.

– …ну так и давай его сюда, – услышала Мэри чей-то голос. Чака, старшего. Думая о мелких ошибках, совершенных ею во время ужина, она ожидала ответа Билли.

– Нет, – послышался голос Сьюзен. – Не давай ему ничего. Он все сожрет.

– Ребятки! – окликнула их Мэри. – У вас там все хорошо?

Молчание.

– Билли! – позвала она. – Ты меня слышишь?

Билли тут же появился в двери, лицо у него было красное.

– Чакки хочет забрать моего пасхального цыпленка, – пожаловался он.

Мэри оглянулась на Элеонор. Та крикнула:

– Что ты там делаешь, Чак?

– Ничего, – брюзгливо отозвался Чак. – Играю.

Билли, глядя в пол с таким напряжением, точно ему вдруг удалось обнаружить некую вышитую на ковре таинственную надпись, сказал:

– Он мою овечку в рот засунул.

– Ну, ты же можешь поделиться с двоюродным братом, правда? – произнесла Мэри.

– Чак, – снова крикнула Элеонор. – Ты хорошо себя ведешь?

– Да, ма, – ответил Чак.

Билли оторвал взгляд от ковра и посмотрел на мать с выражением, в котором мешались надежда и страх. Он был в желтой курточке, которую Мэри приберегала к праздникам, и в пестром галстуке-бабочке.

– Пойдем, лапушка, – сказала она – громче, чем хотела. – Поможешь мне со сладким.

Билли засеменил к ней.

– Чак его съесть хотел, – сообщил он.

– Ладно-ладно, надо делиться с другими, – сказала Мэри. – Пойдем, достанем вместе мороженое.

И она коснулась его волос. От них исходило легкое электрическое потрескивание, еле слышный гул его существования.

– Испортишь ты мальчишку, Мэри, – сказал Джоуи.

Она пожала плечами. Не забыв улыбнуться.

Младший ее брат, Эдди, предложил:

– А ты бы вернулся туда, Билл, и объяснил Чаку, что ты с ним сделаешь, если он будет есть твои сладости.

Глаза Билла наполнились слезами. Константин улыбнулся, Мэри положила ладонь на макушку сына. Ей до боли хотелось стиснуть пальцами прядь его волос и дернуть что есть сил.

– Мне потребуется его помощь, – резко сказала она Эдди. – Вперед, лапушка. Нам еще целое войско нужно накормить.

Она прошла с сыном на кухню. София уже успела включить в мойке воду.

– Ой, оставь ты это, – сказала ей Мэри.

София и Эдди не один год пытались обзавестись детьми. Она была женщиной пышной, добродушной, шла по жизни, неся свою неудачу с живой энергией и оптимизмом. Зачатые ею младенцы дорастали в ее чреве до определенной точки, но потом словно растворялись.

– Да я просто начать хотела, – сказала она.

– Знаешь что? – сказала Мэри. – Ты лучше отнеси туда десертные вилки, тарелки. Вон они, видишь?

– Да. Конечно. С удовольствием.

Мэри пошла за тортом в кладовку. Билли последовал за ней, маленькие, черные туфли его издавали, встречаяь с линолеумом, чистый резиновый скрип. У Мэри болело сердце.