– Разумеется, – ответил Билли. – Шла бы ты в дом. Тут холодно.

– Ничего. Кстати, откуда у тебя сигарета?

– Я много чего делаю, о чем ты не знаешь. У меня своя жизнь, совсем другая.

Она кивнула.

– Пожалуй, я все-таки пойду, – сказала Сьюзен. – Ужасно устала.

– Ладно.

– Просто он иногда теряет власть над собой, – сказала Сьюзен. – Но, по-моему, папа меняется к лучшему. Старается. Нужно просто потерпеть.

– А ты не заметила, что вещей он не ломает? – спросил Билли. – Я раньше тоже так думал. Что он просто теряет власть над собой. Но после сегодняшнего скандала мне попалась на глаза стеклянная курочка, та, что на подоконнике стоит. И знаешь? Сколько я себя помню, она всегда была у нас, стояла на самом виду, и он ни разу ее не тронул. Так что я начинаю думать, знаешь ли, что ему хочется причинять нам боль. Он понимает, что делает. Если бы он и вправду терял власть над собой, то давным-давно расколотил бы эту курочку.

– Он тебя ударил?

– Папочка? Ну что ты. Он меня отродясь пальцем не тронул.

– Билли. Выйди сюда, на свет.

– Я в полном порядке.

– Что случилось? Расскажи.

– Ну, получил пару оплеух. Ладонью. Очень похожих на поцелуи.

– Выйди на свет. Я хочу посмотреть.

– Забудь, – сказал он. – Я действительно в порядке. Но хочу тебе кое-что сказать.

– Что?

– Рано или поздно я его убью, и мне не хотелось бы, чтобы, когда я это сделаю, люди говорили, будто я утратил власть над собой. Хорошо? Я убью его, но больше никому вреда не причиню и ничего не разобью, не сломаю. Погоди. Мне нужно, чтобы ты поняла. Чтобы рассказала всем, как однажды ночью стояла здесь со мной и я сказал тебе, что собираюсь убить его. Только его. Никого больше. Сделаешь это? Окажешь мне такую услугу?

Сьюзен поплотнее прижала руки к груди.

– Какой ты все-таки глупый, – сказала она. – Я иногда гадаю: ты сам-то хоть понимаешь, какой ты глупый?

Сьюзен выключила в спальне свет, легла в постель. По обоям кружили в темноте розовые маргаритки. Услышав, как подъехала машина отца, она встала, накинула халат и спустилась вниз. Выглянула по дороге на кухню в окно столовой – Билли на заднем дворе не было. Может быть, он уже лег; может быть, отправился на прогулку по окрестностям. Она достала из холодильника молоко и, когда в кухню вошел отец, уже ставила кастрюльку на плиту.

– Привет, папочка, – сказала она.

Он постоял в двери, вглядываясь в нее так, точно знал ее когда-то давно, но не может теперь припомнить ни имени ее, ни точных обстоятельств их знакомства.

– Мне что-то не спится, – сказала она. – Выпьешь со мной молока?

– Сьюзен, – произнес он.

– Садись, – сказала она, вытягивая стул из-под кухонного стола.

– Как ты, Сьюзен? – спросил отец. – Как школа?

Эту его манеру говорить она знала: старательно точное произношение каждого слова, учтивость, почти официальность. Когда отец выпивал лишнего, к нему возвращался давний акцент.

– В школе все превосходно, папочка. Ну, школа она и есть школа. Садись. Молоко сейчас согреется, минута – и готово.

Он аккуратно прислонился к холодильнику. Пылкое, невинное, как у мальчика, лицо. После работы он так и не переоделся – белая рубашка, галстук в строгую полоску. Надо же, побил Билли, вылетел из дома, чтобы напиться, вернулся через несколько часов, а узел его галстука так идеальным и остался.

– Ты будешь королевой выпускного бала, – сказал он. – Я так горжусь тобой, радость моя.

– Встречи с выпускниками, папочка. Выпускной бал когда еще будет – весной. Пока я всего лишь принцесса. А королевой, скорее всего, станет Розмари. Она же местная. И в школе у нее примерно триллион друзей.

– Королевой станешь ты, – сказал он. – Да. О да, все выберут тебя.