– Почему ты не хочешь уехать? – спрашивает она меня,  затягиваясь и выпуская тонкую струйку дыма, которая мгновенно тает.

– Я родился  в этом городе. Меня всё устраивает, – пожимаю плечами я.

– Понимаю, – произносит она, но по глазам вижу, что не понимает. Если я это вижу, значит действительно не понимает.

– Джина, – говорю я, – это сложно объяснить.

Будь на твоём месте кто угодно другой, я не стал бы говорить даже этого. Тебе я хотел бы объяснить.

 Но я не стану.

– Знаю, – говорит Росс.

Молчу и тем самым соглашаюсь со всем, что было сказано ранее. Подвожу черту. Странный разговор: от начала и до конца странный. Вот что бывает, если свести в одной комнате англичанку и русского, которых четыре года связывала постель на фоне деловых отношений.

Мне потребуется время, чтобы привыкнуть к её отсутствию в моей жизни.

– Какие у тебя планы на Рождество? – интересуется Джина.

– Отдохнуть, – честно признаюсь я. Правда, в настоящий момент я ещё не представляю, насколько возможна реализация подобных планов.

– Как насчёт совместного отдыха?

– Планируешь познакомить меня с красотами Брайтона?

Я отдаю себе отчёт в том, что отвечаю вопросом на вопрос.

Удивлён ли я?

Пожалуй, нет.

Джина улыбается. Это нечто особенное – видеть улыбку на её обычно безэмоциональном, непроницаемом лице.

– Рассчитывала познакомить тебя с красотами Швейцарии, Андрей. Красота гор этой страны не сравнится ни с чем.

Мне нравится её акцент. Но значительно больше мне нравится, как она произносит моё имя.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Понимаю. Твоя семья…

Снова это отстранённое выражение лица, и я ловлю себя на том, что раздражён.

– Нет, не понимаешь, – перебиваю я, и получается слишком резко, – Ирина и Сергей в декабре полетят в Дубай. К тебе и ко мне это не имеет никакого отношения. Всё заканчивается, когда ты поднимаешься на борт самолёта.

– Хочешь, я останусь? – спрашивает Росс.

Она не понимает потому, что не хочет понимать. Как и любой человек. Не слышит не тот, у кого плохой слух, а тот, кто не хочет знать.

Джина не хочет остановиться, за неё это сделаю я.

– Не хочу, – отвечаю коротко, – дело не в твоём отъезде. Дело во мне.

Дело в том, что мы стали слишком близки друг к другу, а мне это совершенно не нужно. Никогда не будет нужно. Ни с кем.

Какое-то время в кабинете царит тишина – такая, что я слышу едва уловимый шум кулера в приемной. Джина курит и молчит, а я возвращаюсь к работе. Новый проект я планирую контролировать лично – по крайней мере, первое время. Листаю аналитику, ни на мгновение не забывая о присутствии Росс в моём кабинете. Сколько времени проходит до того, как она решает заявить о себе, я не знаю.

– Ты жестокий человек, Андрей, – произносит она, – и умеешь делать больно.

Эта Америка для меня открыта давно.

– Если бы тебе это не нравилось, – замечаю я, – тебя бы здесь не было.

– Тебя тоже, – коротко отвечает Росс, поднимается и отходит к окну.

– Справедливо.

Разговор окончен. Этот разговор. Мне кажется, что это один из тех логичных финалов в отношениях, о которых потом приятно вспоминать. Потому что всё, что будет после – лишнее. На мой взгляд, этот разговор уже лишний.

В любом случае, у нас с ней есть ещё месяц, и я этому рад. Полагаю, она тоже.

Как выяснилось, за тот случай с отцовским юбилеем Никита ни на шутку на меня  разозлился. Во-первых, за то, что я припёрлась в полукоматозном состоянии, а во-вторых, за то, что я заставила его отыметь меня на кухонном столе, после чего свалила в неизвестном для него направлении, не сказав ни слова. Практически на весь день.

Выяснилось это не сразу, а в течение нескольких дней, что вполне в характере Мелехова. Всё это время он негатив в себе перемалывал, культивировал и молчал. Это его стиль: довести себя на медленном огне до кипения, после чего он взрывается, и мы начинаем орать друг на друга, как пара в олдскульном итальянском кино. Потом расходимся недели на две. В этот раз я предпочла скандалу игнор его претензий, оставила Никитоса дома подумать над своим поведением и пошла прогуляться на ночь глядя.