Я вывожу в чужом бестселлере свою загогулину, ладонь всё-таки оставляет на странице пятно.
– У вас лоб совсем мокрый, – говорит сотрудница издательства своими красивыми губами и вытирает мой мокрый лоб влажной салфеткой.
Счёта я не вёл, но сколько-то там дней или даже недель миновало. Достаточно, чтобы смонтировать видос из магазина. Не то чтобы я сгорал от нетерпения, но… Прошло ещё сколько-то дней, и я обнаружил в ящике сообщение со стандартным в таких случаях текстом: было много внеочередных дел и тому подобное. К сообщению прилагалось архивированное видео.
Смотреть я не стал. Мне её вопросов хватило. Но написал: «Спасибо, класс». Всё-таки поработала. Старалась или нет, не знаю, но время потратила. Искала всю эту гадость, выписывала, чтобы зачитать публично. После слова «класс» я поставил восклицательный знак, но, подумав, стёр.
Отправив сообщение, я задержал взгляд на её аватарке. Стукнул по её лицу пальцами. Лицо увеличилось.
Красивые губы.
Сомкнув большой и указательный, я прикладываю их к её губам и раздвигаю.
Губы увеличиваются до размытых неясных пятен во весь экран.
Я отпускаю их, и они, вместе со всем её лицом, отстраняются от меня.
– Пообедаем? – написал я.
Явившись заранее, я обнаружил, что зал кафе напоминает снаряжённый, но покинутый редут: накрытые столы составляют букву П, поперечная перекладина украшена портретом пожилого мужчины. Портрет обрамлен графинами с морсом и бутылками с водкой. Я спросил официанта, что происходит, и получил закономерный ответ – поминки. С минуты на минуту в кафе, где должна состояться моя встреча с той самой сотрудницей издательства, прибудут скорбящие. Кафе, однако, не закрывается, и, если нас не смущает соседство с траурной трапезой, можем сесть возле стойки.
Ну а что? Поминки на первом свидании обеспечат необычность происходящего. От такого не отказываются.
Стойка отделана розовыми, светящимися изнутри, грубо обтёсанными кирпичами.
– Что это за камень у вас такой красивый? – спрашиваю бармена.
– Каменная гималайская соль.
Я лизнул палец, провёл по кирпичу и лизнул снова.
Непонятно.
– Это что? – спросила она вместо приветствия, имея в виду накрытые столы.
Свои красивые губы она намазала блеском.
– Поминки.
Прямо перед ней в кафе прибыла целая орава пожилых мужчин и женщин. Они взялись за еду и напитки столь рьяно, что сомнений не осталось – похороны пробудили в них изрядный аппетит.
– Напитки могу предложить? – встрял официант.
Расположение у барной стойки имело свои плюсы и минусы: официант постоянно вертелся рядом, но его назойливость быстро начала утомлять.
– Что они пьют такое красное?
– Морс, – ответил официант.
– Мне морс, – говорит она.
– Мне тоже, – поддакиваю я.
– Покушать попозже закажете? – не отстаёт официант.
– Попозже, – подтверждаю я, обрадовавшись, что моя спутница не кривится от плебейского слова «покушать». Я даже благодарен ей за эту лингвистическую терпимость.
– Я пойду, – сообщает официант.
– Идите, – говорит она.
– Я хочу тебя поцеловать, – говорю я.
– Плохой подкат, – говорит она.
Её губы оказались хороши не только со стороны. Губы, говорившие про меня всякую дрянь в том книжном. Целуя эти губы, я подчиняю их, побеждаю дрянные слова, побеждаю тех, кому слова принадлежат.
– Думаешь, прилично сосаться, когда у людей горе? – спрашивает она.
– Не очень-то похоже, что они убиваются.
Скорбящие наворачивают горячее. Прожорливость они перемежают глотками бухла под словечко «помянем», женщины вздыхают, мужчины крякают.
Мои доводы кажутся ей убедительными, мы целуемся, пока нас не отвлекает официант – он принёс морс.