Её вагина чутка и восприимчива, её вагина готова объять весь мир.

Если бы она была скульптором, она бы изваяла свою вагину из мрамора.

Вагину и все прочие важные предметы, посмотрите, сколько вокруг красоты. А теперь я готова ответить на ваши вопросы, после чего подпишу книги. Обязательно подпишу всем, никого не забуду.

К ней выстраивается очередь, у некоторых в руках букеты тюльпанов.

Она встречается взглядом со мной.

Она узнаёт меня, но не подаёт виду.

Почему-то я этому рад.

Я иду по тротуарам, пересекаю улицы по пешеходным переходам, стою на ступенях эскалатора, не прислоняясь при этом к движущимся частям эскалатора, обгоняю впереди идущих пассажиров, обгоняю любых пассажиров, хочу обогнать вообще всех пассажиров.

Через час я получаю сообщение. Приезжай, я скучаю. И адрес.

Я приезжаю, она уже пьяная, и какие-то люди рядом. Журналисты, поклонники, из кого обычно состоит сборище после успешной презентации. Она говорит – пойдём гулять. Забираем корзинки с цветами, коробки с цветами и просто букеты в обёртке. Идём. Она говорит, ты единственный близкий мне человек, я написала тебе – ты приехал. Я не могу поверить, что ты приехал. Зачем ты приехал?

Зачем я приехал…

Ты мой самый близкий человек. Ты всегда появляешься, когда мне хуёво. Поехали трахаться, я хочу трахаться, ты же можешь, давай.

Она обхватывает меня, целует меня, проталкивает мне в рот свой язык. Мне трудно сопротивляться – руки заняты цветами.

Зачем я приехал…

Ты мой любовник, ты приехал, потому что ты мой любовник. Выеби меня, ты можешь.

Она залепляет мне рот и нос, совершенно нечем дышать. Никак не могу вспомнить, зачем я приехал.

Отвези меня куда-нибудь, ко мне нельзя, у меня беспорядок. У меня такой беспорядок, всё навалено, что даже нельзя мужчину пригласить. Плюс муж.

Мне смешно. Я смеюсь потому, что чувствую себя женщиной. Чувствую себя женщиной, подвергающейся насилию. Отождествление самого себя с женщиной смешит.

Я смеюсь и сопротивляюсь, я не знаю, зачем я приехал. Я говорю, что не знаю, зачем приехал, говорю, наверное, чтобы таскать её цветы, говорю, что мне пора домой. Прямо как женщина. Это смешит ещё больше.

Цветы обхватываю одной рукой, другой вызываю такси. Одним большим пальцем вызываю. Улицу её знаю, дом не знаю. Водитель найден. Осталось продержаться три минуты.

Ко мне нельзя, муж дома, давай к тебе, у тебя небось бардак, как всегда, одежда раскидана. Поехали к тебе, хочу на полу, среди твоих грязных шмоток.

Розы падают, тюльпаны мнутся.

Подъезжает жёлтая KIA, запихиваю в неё собеседницу, сталкиваю вниз с тротуара прямо в кабину. Придерживаю голову, чтобы не ударилась, как полицейские придерживают арестованным. Откуда-то оттуда она говорит, знаешь, Сашечка, запомни этот день, Сашечка. Запомни этот день, когда ты вёл себя как баба, когда не знал, зачем приехал. Накрываю её цветами, присыпаю цветами, наваливаю поверху цветы, утрамбовываю дверцей.

Я иду по тротуарам, пересекаю улицы по пешеходным переходам. Я подхожу к дому, подхожу к подъезду, прикладываю магнитный ключ к домофону, вхожу в подъезд, поднимаюсь по ступеням к лифту, вызываю лифт, жду лифт, вхожу в лифт, нажимаю кнопку своего этажа, жду, когда двери лифта закроются, жду, когда лифт поднимется на мой этаж, выхожу из лифта.

Я сразу понимаю, что квартира изменилась – в ней нет ни одного привычного предмета, повсюду монументальные изваяния. Книжный шкаф, письменный стол, разложенный диван с откинутым одеялом, занавеси на окнах – всё превратилось в памятники самим себе. Мраморная куртка висит на мраморной вешалке, мраморная крышка мраморного ноута откинута, мраморная крышка мраморного унитаза захлопнута. Особенно скульптору удался холодильник