Слова эти никчемные, но сладкие, красивые и волшебные он произносил энергично, помогая себе сжатием в кулак пальцев правой руки, и было это очень верно, потому что все в жизни Парамот делал энергично и порывисто, а любимая фраза его произносилась так: «Какая разница! Дело прошлое! Кап-пи-тально!»

Ну, а покойник – завхоз Андрей Степанович – считался его задушевным другом, и это совсем не соответствовало истине, потому что встречались они как хорошие знакомые и собутыльники, и только, а сердца их прямой связи между собой не имели.

Но все-таки Парамот был очень огорчен скорой завхозовой смертью, и к огорчению этому примешивалось некоторое количество вины из-за пса Ботьки, из-за пса, из-за которого вышел у Парамота с завхозом спор за день до этого самого прискорбного смертного случая. Пес этот стал к концу лета чрезвычайно хорош, хотя мать его – сука Тайга – отказалась от детеныша вскоре после его рождения, а все из-за того, что к сосцам ее присунули двух щенят породы лайка, а так как она сама была породы лайка, то полюбила их больше, чем Ботю, который являлся сыном дворняжьего кобеля и к лайкам имел половинное отношение.

Андрей Степанович с утра выпил бутылку «Москвича» и, около склада своего стоя, терпеливо целился в небо, а помощник бурового мастера со станка ЗИФ-600 Харлампиев Коля должен был в это небо кинуть свою собственную фуражку, чтобы Андрей Степанович смог доказать твердость своей руки и меткость своего глаза. Спор был прост: четыре дробинки на фуражку, или в противном случае завхоз обязан выдать Коле литр водки.

Грянул выстрел, и Харлампиев водки не получил. А вот тут-то и явился Парамот – прямо с работы, с канав, которые он взрывал и чистил от лагеря километрах в пяти, недалеко – пришел, а при ноге у него вышеупомянутый Ботька, суки сын.

– Бойся! – крикнул Парамот и тут же пояснил: – Это я шучу, а на самом деле – отбой, гвоздики, какая разница!

И начал было Парамот врать о том, как взрывал медведя аммоналовой шашкой и как тот за это чуть не разорвал Парамота вместе с кишками и аппендицитом, когда подошел завхоз и сказал, что он в пса положительно влюбился.

– И ежели ты мне его отдашь, как друг другу, то я сделаю с Боти капитального охотника.

– Глухо. Ага. Глухо, – равнодушно отвечал Парамот, – я Ботю собственноручно кормил тушенкой и я его самостоятельно пущу на котлеты и суп, потому что душа моя горюет по свеженькому мясцу.

– А ты говядинку бери, говядинка есть у меня на складе, и приличный кусманчик можешь оторвать.

– Твоя говядина синяя, Андрей Степанович, ты ее не красил, а она сама синяя, и ты жри ее собственноручно и сам страдай, а про Ботьку забудь. Его буду есть я, а не ты. И все. Крест. Глухо дело, глухо, как в танке. Какая разница – дело прошлое. Капитально.

Очень он обиделся, завхоз, на Парамота, а Парамот боялся, что завхоз унес обиду эту и в гроб. Вот почему из кожи вон лез, чтобы сделать что-нибудь приятное хотя бы для тела Андрея Степановича.

Парамот первым заметил Андрея Степановича, когда тот, отягощенный земными заботами, прилег соснуть вечным сном головой на амбарную книгу. Парамот видит – дверь склада открытая, внутри – темь, потому что кругом белым все бело от снега, накануне выпавшего.

И зашел Парамот в склад, где завхоз уже спал вечным сном на амбарной книге, а что вечным сном, а не по пьянке, видно было хотя бы потому уже, что глаза завхоза приобрели стеклянный блеск, и серый цвет, и выпуклость, а цвет лица совсем бело-желт стал.