Андрей посмотрел на фотографию жены в рамке на столе – она любила фотографироваться, студенткой ходила на показы мод, участвовала в качестве модели в любительских конкурсах парикмахеров и визажистов: ничего серьёзного – так, игра, но ей нравилось быть неповторимой и необычной, очаровывать и провоцировать, примерять образы. На этом фото двухлетней давности – одном из лучших у неё, ей тогда только исполнилось двадцать два – она была дивно хороша: завитые локонами русые волосы, чуть приоткрытые чувственные, зовущие губы, по-детски большие, подёрнутые поволокой обещающие глаза. Фотограф сумел поймать что-то особенное в её лице, саму её сущность. Кипящие внутри неё страсти, что ли?.. Андрей отвернулся от портрета и вздохнул. Когда-то он, юный и любящий, и сам повёлся на это обещание в её глазах. И получил в итоге: встречающую тишиной квартиру, холостяцкий ужин и одинокий вечер на диване перед экраном домашнего кинотеатра.

Андрей уже почти уснул, когда, наконец, хлопнула входная дверь и долетел голос Эллы из прихожей:

– Ты дома?

Он встрепенулся, отгоняя подобравшийся было сон, и сел, ожидая её появления.

– Дома – в отличие от тебя.

Элла вошла в комнату и игриво поинтересовалась:

– Скучал?

– Нет. Не успел: ты же вернулась сегодня так быстро! – съязвил он. – Всего только полдвенадцатого! Где ты была вообще?

– На бильярде, – подтвердила она его предположения. – Милый! Ну, не сердись: я увлеклась.

– «Блек джеком» или Артурчиком?

– Ну, Андрей! Не будь таким злюкой! – Элла уселась к нему на колени и заглянула в глаза. – «Блек Джеком» конечно. Ты разве сомневался?

Она звала его только так – «Андрей». Не «Андрюша» – как это нередко делал её отец, не «Андрюшенька» – как его собственная мать. Он звал её «Эллой», когда сердился – «Элкой», или мягко «Элей» и «Элькой» – когда был особенно нежен. Она же никогда не употребляла уменьшительно-ласкательных форм, но это своё «Андрей» могла произносить с тысячей оттенков – от полного обожания до ненависти. Сейчас оттенок расположился где-то посередине «тёплого» участка шкалы. Это предполагало, что она начнёт ласкаться. Так и случилось: Элла провела ладонью по его щеке, потом наклонилась к губам. Он уловил идущий от неё лёгкий запах вина.

– Ты опять пила?

Она отодвинулась и убрала от лица упавшие волосы.

– Немножко. – Голос стал на пару градусов прохладнее. – Всего только два глотка.

– Я выглядываю тебя здесь, как идиот, а ты играешь в бильярдной и хлещешь вино с этим недоделанным крупье? – Он снял её со своих коленей.

– Я же ничего не говорила, когда ты всю субботу болтался с друзьями. Со своим чёртовым Славиком! А мог бы и побыть со мной! Я тоже думала, что ты вернёшься хотя бы не так поздно, сходила в салон, сделала причёску… Представь себе, только для тебя! И что? Во сколько ты заявился? И не заметил ни причёски, ни меня самой!

– Ах, да! Ты ведь так ждала меня! – снова съязвил он, но тут же спросил уже без иронии. – Почему ты не отвечала на мои звонки – в пятницу, когда я был в Киеве?

– Ты бы ещё вспомнил, почему я не отвечала тебе в прошлом году!

– Я просто спросил: почему ты не брала трубку?

– Я перед тем говорила с папой. Он сказал, что у вас всё в порядке. Потом я ушла к Наташе и не взяла телефон. – Она замолчала, он тоже молчал, и она выкрикнула. – Но я же знала, что всё нормально!

– Чёрт тебя возьми! А ничего, что я не знал? Не знал, нормально ли у тебя?!

– Андрей! – Голос взлетел сразу, стремясь к самым высоким отметкам. – Но я же была дома! Что со мной случится?

– И правда! Я как-то не подумал.

– Ну, прости меня!

– Ладно, – кивнул он. – Пусть так. А за сегодня я тоже должен тебя простить? Тебя же не было сегодня дома!