– А ты верь, что тебя найдут. Быть может, еще успеешь, – мужчина наклонился, убирая с лица заснувшей женщины упавший локон. Он говорил так, хотя знал, что для поиска нужно время, а магия Ребекки почти исчезла. И все же она верила. Верила вопреки всему.

Но разве действительно нет никакого выхода? Он же нашел источник воды, таким образом замедлив процесс обезвоживания, так неужели не сможет придумать что-то еще?

Бекки спала. Вампир достал из кармана перочинный ножик, раскрыл его. Лезвие было хорошее: прочное, заточенное – как раз подойдет для его целей.

Аккуратно сложенная рубашка оставлена в стороне, зубы мужчины сомкнулись на поверхности брючного ремня. Два взмаха ножом – и заглушенные стоны. Слишком тихие, чтобы они могли разбудить спящую.

Вырез готов был наполниться кровью, но та, задрожав на кончиках разорванных сосудов, сгустилась, протянула тонкие нити к тем каплям, что успели вытечь, и втянула их обратно. Амарантовые глаза вампира пару раз прикрылись веками и вновь сменили свой цвет на привычный карий.

Что ж, любое желание имеет право быть выполненным, а вера никому еще бесплатно не давалась.

Если рядом нет спасителя, способного послать манну небесную, если магия бессильна, то, видимо, приходится вступать в дело тем, кого причисляют к темным, называют вампирами и носферату. Они, лишенные предрассудков, способны найти выход там, где его, казалось бы, нет.

Но, глядя, как Ребекка с наслаждением поедает маленький кусочек прожаренного над лавовой воронкой мяса, Бен понимал, что иногда даже такие темные создания, как вампиры, не могут быть всесильны.

Мужчина скользнул взглядом по рукаву своей уже давно несвежей рубашки, проверяя, не видна ли сквозь ткань страшная рана, нанесенная перочинным ножиком…

Бен давно избавился от рубашки, да и повязка с руки уже сползла, но он не мог найти силы поправить ее.

– Ребекка, Ребекка, – он пытается говорить, но губы трескаются, а горячий воздух обжигает. – Правильная до боли в зубах и верная до истерического смеха. Ты, как и многие смертные, готова поверить в любую сказку, если эта сказка выгодна тебе. Холм, рождающий жизнь… Я мог придумать и что-то пооригинальнее, но ты проглотила и этот бред. Ты не получила крови, значит, не станешь дарком. Но ты вкусила плоть сына тьмы. Жаль, я не увижу кем ты станешь…

Губы вампира растягиваются в ухмылке, в глазах вспыхивает огонь безумия. Мысленный диалог прерывается, а тишину разбивают крики мужчины:

– Вернись, шлюха! Вернись! Дай мне кровь. Я хочу видеть, как бьется твое сердце в моих руках. Дай мне это! Вернись! Дай исполниться моему жела…

Слова тонут в приступе кашля, выплевывающего из легких отмершие куски, речь продолжается стоном. Мужчина пытается подняться, но падает обратно. Мокрый лоб касается чуть подрагивающих коленей, а изуродованные руки сжимают голову, разрывающуюся от боли.

– Прекрати! Прекрати! Хватит!!!

Злость сходит с лица, будто кто-то просто стер ее ластиком. Остается лишь обреченность. Мужчина обхватывает себя руками, и с губ срываются приглушенные стоны: от прикосновения к плечу кажется, что в ране разожгли огонь.

Рельеф руки нарушен. Волнами на месте раны образовались мышечные волокна. Где-то они успели покрыться кожей, но эти участки настолько малы, что под слоем зеленых выделений, выступающих из-под сине-бордовой плоти, даже незаметны. Боль пульсирует, распространяется от руки к мозгам и давит, давит, давит…

Регенерация не справляется, руна не работает и организм ощущает на себе действие интоксикации, от которой нет спасения.

Свободной рукой Бен нащупывает нож и втыкает острие в самый центр раны. Прежнюю боль перекрывает новая, более понятная и более терпимая. По крайней мере так кажется воспаленному мозгу. В этой новой боли он чувствует успокоение – мимолетное, но столь желанное. И чтобы вернуть это блаженное состояние, он вновь и вновь втыкает в плечо нож, пока рука, держащая оружие, не слабеет, а сам он не валится безвольным комком на платформу. Боль на время уходит, позволив отключенному сознанию немного отдохнуть.