Мария взялась за пальцы с энтузиазмом, но с известной девичьей хваткой. На миг мужчину озарило предчувствие, что сопротивление окажется даже слишком успешным, но предательские отростки поддались уже скоро. Только тогда Виктор почувствовал, как ослабел. Сколько времени он здесь? Как давно он не ел, как давно не пил? Сухость во рту вдруг резко вскинула свою голову и перекинулась на потрескавшиеся губы. Язык готов был пройтись по засохшим пустошам уст, когда пухлая подушечка пальца под неровным ногтем была сдавлена пластиной металла.

Давление росло с движениями пальцев тонких рук, в отличие от собрата под ними, белых и изящных. Но Виктор смотрел только на то, как его собственный, знакомый ему и родной, большой палец стискивается в маленьком пространстве, растекается вширь, утончаясь. Мужчина в трансе наблюдал, как резко покрасневший палец пошёл белыми пятнами, а край оказался под обстрелом сотен невидимых иголок. Острое ожидание неминуемого сильнее распалялось в нём, а девушка вдруг остановилась до того, как последствия могли стать неминуемыми.

– Мне кажется, мы оба знаем, что будет дальше. Давайте в последний раз, хорошо? Пожалуйста, не разочаруйте меня. Как ваше имя?

Голос её затерялся где-то под черепом, не достигнув адресата, настолько невпечатлительным он был для потерянного в ожидании заключённого. Ответа Мария не дождалась.

– Тогда я продолжаю.

После мучительно долгого затишья винт заскрипел, а пластина поползла вниз. Виктор сумел отвести взгляд перед тем, как боль превратилась в главное наполнение его сознания.

В этот раз челюсти недолго сопротивлялись напору воздуха из лёгких. Их движение началось со скрипа зубов за плотно сжатыми губами, продолжилось шипением, когда челюсти приоткрылись, и через секунды взорвалось стоном. Свободные пальцы впились в подлокотники, грозясь отломать ногти. Кровь в венах и собственные стоны, переходящие в крики, заглушили другие звуки. Несмотря на прохладу подвала, Виктора бросило в жар, а бледная кожа шеи и лица окрасилась в поросячий розовый. Девушка перед ним отражала его состояние. Щёки её зарумянились, а губы были прикушены, и будь у мужчины интерес понаблюдать за ней, он бы не удивился её удовольствию.

Виктора в этот тяжёлый миг заботила его некомпетентность. Закричать, да так скоро! Он совсем не мог сдержать себя! Откуда в нём появилась уверенность, что он будет лучше тех, на записях? Боль поставила его на место, и теперь заключённый затравленно искал способ вытравить её из себя, вернуть контроль над собственным телом. В попытках зацепиться за любую нить в его памяти, рыскающие щупальца ассоциаций вдруг наткнулись на биение крови и белый шум в его ушах. Сквозь вату забытья, проступили очертания знакомого места. Осознав, что всё это время просидел с закрытыми глазами, Виктор по наитию широко распахнул их. Сквозь туман слёз, он охватил разом девушку перед ним, жёлтый свет за ней, тусклые стены и потолок, и собрал в единую картину вместе с болью и гудением в собственной голове. Прорвав давнюю завесу, мужчина очутился на другом конце временного отрезка.

В том, которое он старательно забыл. Достаточно, чтобы затерялся сам факт забытья.

Там он увидел её, свою маму. Мать Виктора была женщиной тонкой, с лебединой шеей и запястьями узкими, как спички. Но иногда её крутой нрав плавился в эфир, что заполнял её хрупкие ручки. Тогда они становились тяжёлыми, как её приступы, какие не ожидаешь от её сложения. Мало кто мог похвастаться обладанием этой информации, но Виктор уже в детстве проявлял профессиональные задатки и мог подгадывать ситуации, в которых люди раскрывались по новой. Силу удара своей матери, например, выяснил, почти не тратя усилий.